ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I
О Туоре и его приходе в Гондолин

Мой отец более чем однажды говорил, что "Падение Гондолина" было первым из сказаний о Первой Эпохе, и доказательства обратного не существует. В 1964 году в письме он пишет, что он придумал его "'из головы' во время лечения в армейском госпитале в 1917 году", а в другой раз он датировал это событие 1916 или 1916-1917 годами. В письме ко мне, написанном в 1944 году он сказал: "Я начал писать [Сильмариллион] в переполненных военных бараках, в шуме граммофонов": и действительно, несколько строк стихов, в которых появляются Семь Имен Гондолина начертаны на обороте документа "цепь ответственности в батальоне". Ранние рукописи все еще существуют и занимают две небольшие школьные тетради; записи сделаны карандашом, а затем, в основном по написанному, переписаны чернилами и сильно исправлены. На основе этого текста моя мать, по-видимому в 1917 году, сделала чистовую копию; но и она, в свою очередь, подверглась дальнейшему существенному исправлению, дату которого я не могу определить, но вероятно, в 1919-20 году, когда мой отец работал в Оксфорде в штате разработчиков до сих пор незавершенного Словаря. Весной 1920 года его пригласили прочитать доклад в Клубе Эссеистов [Essay Club] в его колледже (Эксетер); и он прочитал "Падение Гондолина". Заметки о том, что он намеревался сказать, представляя свое "эссе" не пропали. В них он просит прощения за то, что не смог приготовить критический доклад, и продолжает: "Таким образом, я должен прочитать что-либо уже написанное, и в отчаянии я обратился к этому Сказанию. До того оно, разумеется, нигде не звучало... Полный цикл событий в моем воображаемом Эльфинессе появился у меня в мыслях (или, скорее был сконструирован) некоторое время назад. Некоторые эпизоды я записал... Этот рассказ не лучший из них, но он был единственным отредактированным к тому времени, и хотя эта редакция была недостаточна, я рискнул прочитать его вслух."
Легенда о Туоре и Изгнанниках Гондолина (как озаглавлено "Падение Гондолина" в ранних MSS) оставалась неизменной много лет, хотя на некоторых стадиях, вероятно между 1926 и 1930 годами, мой отец написал краткую, более сжатую версию для Сильмариллиона (название, которое впервые случайно появилось в его письме в "Обсервер" 20 февраля 1938 года); и эта версия впоследствии была изменена для соответствия меняющимся концепциям других частей книги. Гораздо позднее он начал работать над полностью переделанным вариантом, озаглавленным "О Туоре и Падении Гондолина". По всей видимости, он был написан в 1951 году, когда Властелин Колец был завершен, но публикация была маловероятна. Глубокие изменения в стиле и намерениях, все же не затронули многие жизненно важные части истории, написанной в его юности, и "О Туоре и его Приходе в Гондолин" в подробных деталях описывает то, что составляет короткую 23 главу опубликованного Сильмариллиона; но, к огорчению, он закончил на приходе Туора и Воронве к последним вратам и взгляде Туора на Гондолин и долину Тумладен. О причинах этого ничего не известно.
Этот текст приведен здесь. Чтобы избежать неясностей, я озаглавил его "О Туоре и его Приходе в Гондолин", так как он ничего не говорит о падении города. Как всегда, в случае с работами моего отца, существуют варианты написанного, а один краткий отрывок (приближение и переход через реку Сирион Туора и Воронве) содержит противоречия; таким образом, необходима небольшая редакторская правка.
Замечателен факт, что единственное полное описание, сделанное отцом о пребывании Туора в Гондолине, его союзе с Идриль Келебриндал, рождении Эарендила, предательстве Маэглина, падении города и спасении изгнанников - история, которая была центральной в его картине Первой Эпохи - это рассказ, написанный в его юные годы. Однако не вызывает сомнения, что этот (выдающийся) рассказ не подходит для включения в эту книгу. Он написан в крайне архаичном стиле, применявшимся моим отцом в то время, и он неизбежно содержит концепции, несовместимые с миром опубликованных Сильмариллиона и Властелина Колец. Как и многое другое, он относится к ранней фазе мифологии, "Книге Утраченных Сказаний": самой по себе вполне значительной работе, представляющей интерес для интересующихся происхождением Средиземья, но требующей отдельного продолжительного изучения.

II
Легенда о детях Хурина

Развитие легенды о Турине Турамбаре в некоторых отношениях самый сложный и запутанный из всех элементов в истории Первой Эпохи. Как и рассказ о Туоре и Падении Гондолина, ее истоки лежат в самом начале, и она сохранилась в виде раннего прозаического рассказа (одного из "Утраченных Сказаний") и в виде длинной незаконченной поэмы. Но, в отличие от "полной версии" о Туоре, которая так и не была завершена, поздняя "полная версия" рассказа о Турине доведена отцом почти до завершения. Она названа Narn i Hn Hrin и присутствует в этой книге.
Однако, есть большие различия в сюжете полного Narn по мере приближения повествования к совершенной или финальной форме. Заключительная часть (от Возвращения Турина в Дор-ломин до Смерти Турина) лишь незначительно затронута редактором; в то время, как первые главы (до ухода Турина из Дориата) потребовали большой переработки и выборки, а в некоторых местах - легкого сжатия, так как оригинальный текст разрознен и отрывочен. Но центральные главы (Турин среди изгнанников, смерть Белега от руки Турина и жизнь Турина в Нарготронде) представляла гораздо более сложную проблему для редактора. Narn здесь менее всего завершен, и местами превращается в наброски вероятного развития сюжета. Отец все еще разрабатывал эту часть, когда решил приостановить работу на ней, и краткой версии в Сильмариллионе пришлось подождать завершения работы над Narn. Работая над текстом для Сильмариллиона, я исходил, по необходимости, в основном именно из этих самых материалов, невероятно сложных в их различиях и взаимосвязи.
Для первой части центральной секции, начиная с пребывания Турина в жилище Мима на Амон Руд, я выбрал рассказ, в общем, соответствующий другим частям Narn, (с одним пропуском, см. стр. 62 и примечание 12); но далее (см. стр. 68) до прихода Турина к Иврин после падения Нарготронда он уже не подходил. Лакуны в Narn там очень велики, и могли быть заполнены только из опубликованного текста Сильмариллиона, но в приложении (со стр. 99) я поместил отдельные фрагменты из этой части проекта.
В третьей секции Narn (начиная с Возвращения Турина в Дор-ломин) по сравнению с Сильмариллионом, есть много похожих и даже одинаковых предложений, хотя в первой секции есть два больших фрагмента, которые я исключил из настоящего текста (см. стр. 35 и прим. 1, и стр. 41 и прим. 2), так как они близки к опубликованному варианту Сильмариллиона. Эти перекрывания и взаимосвязи между двумя работами можно объяснить различным образом, с различных точек зрения. Отец любил пересказывать истории разными способами; но некоторые главы не требуют расширенного толкования в более полной версии, и их не нужно повторять ради самого повтора. С другой стороны, когда все еще расплывчато и до окончательного оформления повествования еще далеко, можно поместить один и тот же фрагмент в оба варианта. Но можно найти совершенно иное объяснение. Легенды, подобные легенде о Турине Турамбаре, давным-давно существовали в стихотворной форме - в данном случае это Narn i Hn Hrin поэта Дирхавеля - и фразы, даже целые отрывки из них (особенно в наиболее напряженные моменты, как например, обращение Турина к мечу перед смертью) сохраняются в неприкосновенности теми, кто позднее записывает историю Древних Дней (какой представляется Сильмариллион).

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Описание острова Нуменор

Хотя это скорее описание, чем рассказ, я все же включил кое-что из заметок отца о Нуменоре, особенно в части, касающейся природы Острова, так как это подходит и соответствует повести об Алдарионе и Эрендис. Эти заметки определенно существовали в 1965 году, и вероятно, были написаны незадолго до того.
Я перерисовал карту с небольшого наброска, единственного, как выяснилось, который отец делал для Нуменора. На рисунке приведены лишь имена и названия, имеющиеся в оригинале. Кроме того, оригинал показывает еще одну гавань на побережье Андуниэ, к западу от самого Андуниэ; название трудно прочитать, но наверняка это Альмайда. Это название, насколько я знаю, больше нигде не появлялось.

II
Алдарион и Эрендис

Эта история находилась в наименее завершенном состоянии из всех в этом сборнике, и местами требовала такой правки, что я сомневался, включать ли ее в эту книгу. Однако, она очень интересна, как единственная история (кроме анналов и хронологий), выжившая за долгие века Нуменора и пережившая его конец (Акаллабет), и, как история, уникальная по своему содержанию среди работ отца, она убедила меня, что будет ошибкой исключить ее из сборника "Незаконченных Сказаний".
Чтобы понять необходимость такого редакторского обращения, следует объяснить, что отец, придумывая рассказ, часто пользовался "набросками сюжета", обращая особо тщательное внимание на датировку событий, так что эти наброски имеют много общего с хронологией. В данном случае, есть не менее пяти таких схем, отличающихся в их полноте в различных точках, и нередко не согласующимися в целом и в деталях. Но эти схемы всегда имеют тенденцию превратиться в повествование, особенно путем введения прямой речи; и в пятом и последнем наброске сюжета о Алдарионе и Эрендис повествовательный элемент так силен, что текст занимает около шестидесяти рукописных страниц.
Это изменение от чисто хронологического стиля в настоящем времени до полностью повествовательного, очень постепенно, по мере того, как набросок создавался; и в начале истории мне пришлось многое переписать, в попытке достичь стилистической однородности. Мои изменения относятся только к стилю, и никогда не касаются намерений или не добавляют ничего нового.
Последняя "схема", текст, которому я следовал более других, озаглавлен Тень Тени: Легенда о жене моряка; и Легенда о Королеве-Пастушке. Рукопись резко обрывается, я не могу дать объяснения причины, почему отец забросил ее. Машинописный вариант был завершен в январе 1965 года. Также существуют две страницы машинописного текста, вероятно, самого последнего материала по этой теме; наверняка это начало того, что было бы законченной версией всей истории, это текст, приведенный на стр. 114-116 этой книги (где наброски наиболее скудны). Он озаглавлен Indis i Kiryamo "Жена моряка": легенда о древнем Нуменорэ, которая рассказывает о первых слухах о Тени.
В конце этого рассказа (стр. 136) я поместил такие слабые наметки, какие могут быть даны о дальнейшем продолжении сюжета.

III
Потомки Элроса: Короли Нуменора

Хотя по форме это чисто династические записи, я включил их сюда, так как это важный документ истории Второй Эпохи, и большая часть существующего материала, касающегося этой Эпохи употребляется в тексте и комментариях этой книги. Это чистовик рукописи, в которой даты рождения, смерти и правления королей и королев Нуменора были сильно, и временами неясно, изменены: я попытался дать самый последний вариант. В тексте есть несколько небольших хронологических загадок, но он также позволяет исправить некоторые явные ошибки а приложении к Властелину Колец.
Генеалогическая таблица ранних поколений линии Элроса собрана из нескольких пересекающихся таблиц, относящихся к периоду дискуссии о наследовании в Нуменоре (стр. 138), есть несколько различий в именах: так, Вардильме также приводится в форме Вардилие, а Явиен - как Явие. Варианты в таблице, как я думаю, более поздние.

IV
История Галадриэли и Келеборна

Эта часть книги отличается от остальных (за исключением четвертой части) в том, что это не один текст, а сборник очерков, объединенных ссылками. Такое действие было вызвано природой материала, так как в процессе работы стало ясно, что история Галадриэли может быть только историей изменения концепций моего отца, и "незаконченность" этой истории имеет другой характер, чем в случае обычных рассказов. Я ограничил себя в манере представления незавершенных работ отца, и воздерживаюсь от дискуссий по обширным вопросам, лежащим в основе, так как это может повлечь за собой рассмотрение отношений между эльфами и Валар, начиная с первого решения (описанного в Сильмариллионе) пригласить эльфов в Валинор, и много других вопросов, относительно написанного отцом, что выходит за рамки данной книги.
История Галадриэли и Келеборна так переплетена с другими легендами и историями - о Лотлориене и сильванских эльфах, Амроте и Нимродели, Келебримборе и изготовлении Колец Власти, войне против Саурона и вторжении Нуменорцев - что не может быть рассмотрена отдельно, и в итоге эта часть книги, вместе с пятью приложениями, содержать почти все неопубликованные материалы по истории Второй Эпохи в Средиземье (и обсуждение местами неизбежно касается Третьей). В Повести Лет в Приложении В к Властелину Колец сказано: "Это были темные годы для Людей в Средиземье, но годы славы Нуменора. Записи о событиях в Средиземье немногочисленны и кратки, и даты часто неопределенны." Но даже это немногое, пережившее "темные годы" изменялось по мере роста и изменения заинтересованности в нем отца; и я не пробовал сгладить несоответствия, а наоборот, указывал на них и привлекал к ним внимание.
На самом деле к различным версиям не всегда нужно относиться только как к вопросу о установлении приоритета в написании, и моего отца, как "автора" или "изобретателя" не всегда можно отличить от "переписчики" древних сказаний, существующих в разных формах, данных разными авторами в разное время (когда Фродо встретился с Галадриэлью в Лориэне, прошло более шестидесяти веков со времени ее перехода через Голубые горы из руин Белерианда). "Об этом разное говорят, но о том, что верно, могут сказать лишь Мудрые, которых теперь нет."
В последние свои году отец много писал о этимологии имен в Средиземье. В эти крайне разносторонние статьи включено многое из истории и легенд, но эти вставки только добавка к основному филологическому материалу, и для их представления здесь необходимо делать выжимки. Именно по этой причине эта часть книги в большей степени состоит из кратких цитат, а остальной близкий по теме материал помещен в Приложения.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I
Поражение в Ирисной Низине

Это "поздний" рассказ – то есть, при отсутствии точной даты создания, что он принадлежит к последнему периоду работы отца над Средиземьем, вместе со сказаниями "Кирион и Эорл", "Битва у Изенских Бродов", "Друэдайн" и филологическими статьями, цитируемыми в "Истории Галадриэли и Келеборна", а не ко времени публикации Властелина Колец и последующим за этим годам. Есть две версии: машинописный черновик всего рассказа (явно первая стадия работы), я чистовик, также машинописный, включающий много изменений, но обрывающийся на том, как Элендур уговаривает Исилдура бежать (стр. 176). Редакторская работа здесь невелика.

II
Кирион и Эорл и дружба Гондора и Рохана

Я отношу эти фрагменты к тому же периоду, что и "Поражение в Ирисной Низине", когда отец был очень занят ранней историей Гондора и Рохана; они несомненно должны были стать важной главой, развивающей сведения, приведенные в Приложении А к Властелину Колец. Материал находится на первой стадии композиции, очень разрознен, полон вариантов, часто сбивается на быструю скоропись, отчасти неразличимую.

III
Эреборское приключение

В 1964 году в письме отец писал:
Разумеется, между Хоббитом и Властелином Колец есть много связей, которые не были объяснены. В основном они были записаны или намечены, на вырезаны, чтобы облегчить лодку: такие, как разведывательные походы Гэндальфа, его отношения с Арагорном и Гондором; все перемещения Голлума, до того, как он нашел прибежище в Мории, и так далее. Я даже полностью записал все, что случилось перед тем, как Гэндальф навестил Бильбо и последовавшей за этим "Неожиданной вечеринкой", с точки зрения самого Гэндальфа. Это получилась беседа в Минас Тирите, как бы взгляд назад; но ее пришлось оставить, и лишь отчасти она присутствует в Приложении А стр. 374-76, хотя там выброшены трудности, которые Гэндальф испытал с Торином.
Этот рассказ Гэндальфа приведен здесь. Сложности с текстом описаны в приложении к рассказу, где я привел выдержки из более ранней версии.

IV
Охота за Кольцом

Есть много записей, относящихся к событиям 3018 года Третьей Эпохи, известных по Повести Лет и сообщениям Гэндальфа и остальных на совете у Элронда; это именно те записи, о которых говорится как о "намеченных" в только что процитированном письме. Я привожу их подл заголовком "Охота за Кольцом". Сами рукописи, находящиеся в полном беспорядке, что, в общем, не удивительно, достаточно описаны на стр. 218; но вопрос об их датировании (так как я считаю, что все они, в том числе и "Касательно Гэндальфа, Сарумана и Шира", приведенные в третьей части этой главы, принадлежат одному и тому же периоду), может быть упомянут здесь. Они сделаны после публикации Властелина Колец, так как есть ссылки на страницы опубликованного текста; но даты в них отличаются от тех, что даны в Повести Лет в Приложении В. Объяснение этому, очевидно в том, что они написаны после выхода первого тома, но перед выходом третьего, содержащего Приложения.

V
Битва у Изенских Бродов
Эта глава, вместе с заметками о военной организации Рохиррим и историей Изенгарда, приведенной в приложении к тесту, принадлежит к другим фрагментам анализа истории; в текстовом смысле она представляет сравнительно немного трудностей и является незаконченной в обычном смысле слова.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I
Друэдайн

К концу жизни отец приоткрыл довольно много о Диком Народе леса Друадан в Анориэне и о статуях на дороге в Дунхарроу. Все это приведено здесь, с рассказом о Друэдайн в Белерианде в Первую Эпоху, и с историей "Верный Камень", взятой из длинной, отрывочной и незавершенной статьи, касающейся в основном взаимосвязи языков в Средиземье. Как можно увидеть, Друэдайн отнесены дальше в прошлое в истории ранних эпох, но об этом ни слова не сказано в опубликованном Сильмариллионе.

II
Истари

Вскоре после принятия Властелина Колец к публикации было решено, что в конце третьего тома должен быть индекс, над которым отец начал работу летом 1954 года, после того, как первые два тома начали печатать. Он писал об этом в 1956 году в письме: "Будет сделан индекс имен, и по этимологическим соображениям, он будет содержать довольно большой эльфийский словарь... Я работал над ним несколько месяцев, и проиндексировал первые два тома (в этом основная причина задержки третьего тома), пока не стало ясно, что размер и цена будут разорительны."
В результате индекса к Властелину Колец не было до второго издания в 1966 году, но черновики отца сохранились. Оттуда я взял план своего индекса к Сильмариллиону, с переводом имен и названий и некоторыми "определениями". Оттуда же появилась и "статья об Истари", которой открывается эта глава книги – не характерная запись в оригинальном индексе по длине, но обычная для манеры, в которой работал отец.
Для других цитат в этой части я привел какую только возможно датировку в самом тексте.

III
Палантири

Для второго издания Властелина Колец (1966) отец сделал существенные изменения в тексте Двух Твердынь, III 11 "Палантир" (трехтомное издание в твердой обложке, стр. 203), и по той же теме, в тексте Возвращения Короля, V 7 "Костер Денетора" (та же редакция, стр. 132), хотя эти изменения не были вставлены в текст до переиздания измененного варианта (1967). Глава этой книги взята из записей, относящихся к этому переизданию, я просто собрал их вместе.

***
Карта Средиземья

Первым моим намерением было включить в эту книгу карты, приведенные во Властелине Колец с добавлением в них поздних названий; но после размышлений, я посчитал лучшим скопировать мою старую карту и исправить в ней несколько небольших дефектов (исправить большие было выше моих возможностей). Таким образом, я перерисовал ее начисто, снова в масштабе в половину меньше (то есть, новая карта была в половину меньше, чем изданная карта). Прорисована меньшая область. хотя единственными потерями были Гавани Умбара и Мыс Форошель.* Это позволило увеличить размер букв и добавило ясности.
Все самые важные названия мест, имеющиеся в этой книге, но не во Властелине Колец, включены в карту, такие, как Лонд Даер, Друвайт Иаур, Эдхеллонд, Ущелья, Грейлин; и также некоторые другие, которые должны были, или могли быть показаны на оригинальной карте, такие, как реки Харнен и Карнен, Аннуминас, Истфолд, Вестфолд, Ангмарские горы. Ошибочное включение одного только Рудаура исправлено добавкой Кардолана и Артедайна, и я изобразил маленький остров Химлинг у северо-западного побережья, который был показан на одном из отцовских набросков карт и на моем собственном черновике. Химлинг – это ранняя форма Химринг (высокий холм, на котором стояла крепость Маэглина, сына Феанора в Сильмариллионе), и хотя об это факте нигде не говорится, ясно, что вершина холма Химринг поднималась над водами, затопившими Белерианд. Несколько к западу есть остров, названные Тол Фуин, являющийся самой высокой точкой Таур-ну-Фуин. В общем, но не во всех случаях, я предпочитал синдарские названия (если они известны), но я использовал и переводы названий, когда они были чаще употребимы. Нужно заметить, что "Северные Пустоши", помеченные на верху моей оригинальной карты, должны были быть эквивалентом слова Фородвайт* .
Я посчитал нужным пометить всю Великую Дорогу, связывающую Арнор и Гондор, хотя между Эдорасом и Бродами через Изен она лишь подразумевается (как и точное расположение Лонд Даера и Эдхеллонда).
Наконец, хочу указать, что точное сохранение стиля и деталей (кроме номенклатуры и шрифта) карты, которую я нарисовал в спешке двадцать пять лет назад, не доказывает ни в коей мере ее совершенство или превосходство. Я долго сожалел, что отец не заменил ее своими собственными набросками. Однако, вышло так, что со всеми ее недостатками и странностями она стала "Картой", и сам отец в последствии всегда использовал ее как основу (хотя и часто замечал ее несовершенство). Различные наброски, которые он делал, и из которых появилась моя карта, теперь история написания Властелина Колец. Я решил, таким образом, что будет лучше, раз уж мой вклад в эту историю увеличился, оставить мой исходный вариант, так как он представляет структуру творения моего отца с достаточной точностью.

И вот Туор с Воронве собрались в дорогу. Туор, кроме Тургоновых доспехов и оружия, взял с собой только охотничий лук со стрелами, а свое копье, на котором северными эльфийскими рунами было написано его имя, он повесил на стену в знак того, что он был здесь. У Воронве из оружия был только короткий меч.
Еще до восхода солнца оставили они древний чертог Тургона, и Воронве повел Туора на запад, в обход горы Тарас, через большой мыс. Некогда там проходила дорога из Невраста в Бритомбар, но теперь это была всего лишь заросшая тропа, идущая по зеленой насыпи. Она привела их в Белерианд, в северную часть Фаласа; потом они свернули на восток, к темным лесам на склонах Эред Ветрин, и там они укрылись и отдыхали до темноты: хотя древние поселения фалатримов, Бритомбар и Эгларест, были далеко, орки попадались и в этих местах, и по всей стране бродили шпионы Моргота - он боялся кораблей Кирдана, которые время от времени высаживали здесь десанты, соединявшиеся с войсками Нарготронда.
Туор и Воронве, закутавшись в плащи, притаились на склоне горы, и тихо беседовали. Туор расспрашивал Воронве о Тургоне, но Воронве избегал говорить об этом, а рассказывал больше о поселениях на острове Балар и в Лисгард'е, тростниковых зарослях в Устьях Сириона.
- Туда собирается все больше эльдаров, - говорил он, - потому что все, кто устал от войны и от соседства с Морготом, ищут там убежища. Но я пришел туда не по своей воле. Ибо после Браголлах и падения Осады Ангбанда Тургон начал опасаться, что Моргот окажется сильнее и возьмет верх. И тогда Тургон впервые выслал наружу своих воинов с тайным поручением. Они спустились вдоль Сириона к Устьям и там построили корабли. Но их хватило только на то, чтобы доплыть до большого острова Балар - кораблей, способных подолгу выдерживать удары волн Белегаэра Великого, Нолдор строить не умеют . На острове, недосягаемом для Моргота, они заложили поселения.
Но позднее, когда Тургон узнал о разорении Фаласа и гибели древних Гаваней Корабелов, что лежат вон там, перед нами, и стало известно, что Кирдан с остатками своего народа уплыл на юг в бухту Балар, Тургон снова отправил посланцев на юг. Немного лет прошло с тех пор, но мне эти годы кажутся самыми долгими в моей жизни. Ибо я был одним из тех гонцов. Я был еще юн для эльдара - я родился в Средиземье, здесь, в Неврасте. Моя мать из Сумеречных Эльфов Фаласа, она в родстве с самим Кирданом - в первые годы владычества Тургона в Неврасте было большое смешение племен, - и от народа матери мне досталась душа морехода. Потому меня и отправили в числе прочих. Ибо нам было велено разыскать Кирдана и просить его, чтобы он помог нам построить корабли: Тургон надеялся, что его послания и мольбы о помощи достигнут Западных Владык прежде, чем все погибнет. Но я задержался в пути. Мало земель видел я до тех пор - и не видел ни одной прекраснее весеннего Нан-тат`рена. Очарование того края неизъяснимо, Туор, - ты поймешь это, если тебе самому придется идти на юг вдоль Сириона. Он исцелит от тоски по морю любого, кроме тех, кого влечет сама Судьба. Ульмо там - лишь слуга Йаванны, и красота той земли даже не снилась жителям суровых северных гор. В тех краях Сирион вбирает в себя Нарог, и не спешит более, но струится тихо и раздольно по пышным лугам, а по берегам реки, искрящейся на солнце, высится стройный лес цветущих ирисов. В траве рассыпаны цветы - как самоцветы, как прозрачные колокольчики, как алые и золотые огоньки, как мириады многоцветных звезд на зеленом небосводе. Но прекраснее всего ивы Нан-татрена. Их бледно-зеленые кроны серебрятся на ветру, а в шелесте бесчисленных листьев звучит чарующая музыка: дни и ночи напролет стоял я по колено в траве, и слушал, и не мог наслушаться. И чары той земли охватили меня, и забыл я море в сердце своем. Я бродил по лугам, давая имена незнакомым цветам, или лежал и дремал под пение птиц и гудение пчел. Жил бы я там и поныне, забыв о горестях моих сородичей - и о мечах Нолдор, и о кораблях телеров, - но судьба моя решила иначе. Или, быть может, сам Владыка вод - велика его власть в том краю.
И вот однажды пришло мне на ум сделать плот из ивовых сучьев, чтобы плавать по светлому лону Сириона, и я сделал этот плот, и так решилась моя судьба. Ибо случилось как-то раз, что я выплыл на середину реки, и вдруг налетел шквал. Он подхватил плот и унес меня из Края ив, вниз по реке, к Морю. И так, последним из посланцев, прибыл я к Кирдану. Из семи кораблей, что строил он для Тургона, шесть были уже готовы. Один за другим уплывали они на Запад, и ни один до сих пор не вернулся, и никаких вестей о них не слышно.
Но соленый морской ветер вновь пробудил во мне дух народа моей матери, и радовался я морю и постигал науку мореплавания так легко, словно знал ее всю жизнь. И когда последний корабль был закончен, я рвался в море и думал так: "Если правду говорят Нолдор, на Западе есть луга, с которыми не сравниться и Краю ив. В Западных землях нет увядания, и Весна бесконечна. Вдруг и мне, Воронве, посчастливится достичь тех земель? Как бы то ни было, лучше блуждать в морских просторах, чем во Тьме с Севера". Гибели я не боялся - ведь корабли телеров не тонут.
Но Великое море ужасно, о Туор сын Хуора; и оно ненавидит Нолдор, ибо повинуется Проклятию валаров. В нем таятся опасности пострашнее гибели в бездне: тоска, одиночество и безумие; ужасные бури - и безмолвие; и мрак, где гибнет всякая надежда, где нет ничего живого. Много берегов, диких и неприютных, омывает оно; много на нем островов, враждебных морестранникам. Не стану омрачать твою душу, о сын Средиземья, повестью о семи годах скитаний - семь долгих лет носило меня по Великому морю, от крайнего севера до крайнего юга; но Запада мы не достигли, ибо Запад закрыт для нас.
Наконец нас охватило черное отчаяние. Мы устали от всего мира и повернули к дому, решив бежать от судьбы, что так долго щадила нас - лишь затем, чтобы больнее поразить потом. Мы уже завидели гору, и я радостно вскричал: "Смотрите, Тарас! Моя родина!" Но в этот миг пробудился ветер и примчал с Запада тучи, отягченные бурей. Волны гнались за нами, как живые твари, исполненные злобы, и молнии хлестали корабль; он превратился в беспомощную скорлупку, и море яростно набросилось на нас. Но меня, как видишь, пощадило: волна, мощнее, но спокойнее остальных, подняла меня с корабля, донесла до берега, выбросила на утес и отхлынула, обрушившись в море огромным водопадом. До твоего прихода я провел там не больше часа, и у меня все еще кружилась голова, когда я услышал твой голос. У меня и теперь стынет кровь при мысли о море. Оно поглотило всех моих друзей - а мы столько лет вместе скитались вдали от смертных земель...
Воронве вздохнул и тихо продолжал, словно говоря сам с собой:
- Но как же сияли нам звезды там, на краю света, когда ветер ненадолго отдергивал завесу облаков на западе! И вдали виделись нам белые тени - но были ли то дальние облака, или и впрямь довелось нам узреть вершины Пелоров над затерянными берегами дома эльдаров, как думали иные из нас, я не знаю. Далеко они, очень далеко, и кажется мне, что никому из смертных земель не суждено достичь их.
Тут Воронве замолк; наступила ночь, и звезды сияли холодным блеском.
Вскоре Туор с Воронве снова встали и отправились в путь, оставив море позади. О начале их путешествия говорится немного, ибо шли они по ночам, от заката до восхода, и тень Ульмо скрывала их, так что никто не мог увидеть их среди лесов, полей, болот и скал. Шли они осторожно, опасаясь ночных соглядатаев Моргота и чуждаясь хоженых путей. Воронве вел, а Туор следовал за ним. Он не задавал лишних вопросов, но примечал, что идут они прямо на восток вдоль подножий гор, и на юг не сворачивают. Туор дивился этому, ибо, как и большинство эльфов и людей, думал, что Тургон живет где-то вдали от северных войн.
Медленным был их путь в сумерках и по ночам, в бездорожной глуши, а из королевства Моргота нагрянула жестокая зима. С севера задули пронзительные ледяные ветры, от которых не защищали даже горы, и скоро снег засыпал вершины, замел перевалы, и завалил леса Нуата еще до того, как облетела листва с деревьев . Они тронулись в путь в первой половине нарквелие, но еще до того, как они достигли Истоков Нарога, наступил хисиме с жестокими морозами.
Вставал серый рассвет, когда путники после тяжелого ночного перехода наконец увидели перед собой долину, откуда выбегал Нарог - и Воронве застыл, пораженный горем и ужасом, не веря своим глазам: там, где некогда в огромной каменной чаше, выточенной струями вод, блистало меж крутых лесистых берегов прекрасное озеро Иврин, ныне все было испоганено и разорено: деревья повалены и сожжены, каменные берега разбиты, воды озера растеклись и стояли болотом. На месте Иврина была грязная замерзшая лужа, и над землей висел чад и липкий туман.
- О горе! - вскричал Воронве. - Неужели и сюда пробралось зло? Некогда это место было недосягаемо для Ангбанда - но лапы Моргота тянутся все дальше.
- Это то, о чем говорил Ульмо, - сказал Туор. - "Источники отравлены, и сила моя уходит из вод этого края".
- Здесь побывала какая-то тварь пострашнее орков, - заметил Воронве. - Страх тяготеет над этим местом.
Он вгляделся в землю у края лужи, и воскликнул:
- Да, великое зло!
Он подозвал к себе Туора и указал на следы: глубокую борозду, тянувшуюся с севера на юг, и по краям ее - расплывшиеся отпечатки огромных когтистых лап.
- Видишь? - лицо эльфа побледнело от страха и отвращения. - Здесь недавно побывал Большой змей Ангбанда, самая ужасная из всех тварей Врага! Мы уже опоздали с нашим посланием к Тургону. Надо спешить.
Едва он произнес это, как в лесу послышались чьи-то крики, и спутники застыли, прислушиваясь. Но голос был хороший, только горе звенело в нем - казалось, он повторял одно и то же имя, словно звал заблудившегося друга. Вскоре меж деревьев появился высокий человек в черных доспехах, с длинным обнаженным мечом в руке; и меч тот показался им большим дивом, ибо он тоже был черным - лишь края клинка сияли холодным блеском. Лицо того человека было искажено отчаянием, и, увидев разоренный Иврин, он горестно вскричал:
- Иврин, Фаэльиврин! Гвиндор и Белег! Некогда исцелили меня эти воды - но отныне нет мне исцеления.
И бросился бежать на север, словно очень спешил или за ним гнались. Долго еще слышали два друга, как он взывал: "Фаэливрин, Финдуилас!", пока его голос не затих вдали . Они не знали, что Нарготронд пал, и что человек этот - Турин сын Хурина, Черный меч. Так всего один раз, и то лишь на миг, сошлись пути двух родичей, Турина и Туора.
Когда Черный меч скрылся в лесу, Туор с Воронве пошли дальше, хотя день уже наступил - горе незнакомца омрачило их души, и они не могли оставаться рядом с испоганенным Иврином. Но вскоре они все же отыскали себе укрытие - опасность чувствовалась повсюду. Сон их был кратким и неспокойным. К полудню стало темно и повалил снег, а к ночи ударил трескучий мороз. Снег и лед больше не таяли, и Жестокая зима, которую потом долго вспоминали, на целых пять месяцев сковала Север. Теперь Туор с Воронве страдали от холода, и все время боялись быть найденными по следам или провалиться в какую-нибудь ловушку, скрытую под снегом. Они шли еще девять дней, все медленнее и медленнее, потому что идти становилось все трудней. Воронве немного забрал к северу. Они перешли три истока Тейглина и снова повернули прямо на восток, оставив горы позади. Скрываясь, перешли они Глитуи и вышли к Малдуину, и увидели, что он покрыт черным льдом.
И Туор сказал Воронве:
- Страшен этот мороз; не знаю, как ты, а я близок к смерти.
Положение их было ужасным: им давно не попадалось ничего съестного, а дорожные хлебцы были на исходе; и оба они промерзли до костей и падали с ног от усталости. [промерзли и устали]
- Горе тому, кого преследует и Проклятие валаров, и злоба Врага, - промолвил Воронве. - Неужели я избежал пасти моря лишь затем, чтобы замерзнуть в снегу?
- Далеко еще? - спросил Туор. - Довольно таиться, Воронве, - скажи, прямо ли ты ведешь меня, и куда мы идем? Если я должен истратить последние силы, мне нужно знать, не напрасно ли я мучаюсь.
- Я вел тебя так прямо, насколько позволяла безопасность, - ответил Воронве. - Знай, что Тургон живет на севере земель эльдаров, хотя немногие верят в это. Мы уже близки к цели. Но впереди еще много лиг, даже по прямой, а нам еще надо перебраться через Сирион, и перед ним нас может подстерегать большая опасность. Мы скоро выйдем к дороге, что некогда соединяла Минас короля Финрода и Нарготронд . Слуги Врага ходят по ней и стерегут ее.
- Я считал себя выносливейшим из людей, - сказал Туор, - и не одну зиму провел я в горах; но тогда у меня были пещера и костер, а в такой мороз, да еще голодным, мне, боюсь, далеко не уйти. Но все же надо идти, пока есть надежда.
- У нас нет другого выбора, - сказал Воронве, - разве что лечь в снег и ждать смерти.
И они весь день тащились вперед, уже не прячась - мороз был страшнее врагов. Снега становилось все меньше, потому что они снова шли на юг по Долине Сириона, и горы Дор-ломина остались далеко позади. Уже в сумерках они вышли на высокий лесистый склон, у подножия которого лежала Большая дорога. Внезапно они услышали голоса и, осторожно выглянув из-за деревьев, увидели внизу огонь. Посреди дороги, сгрудившись у большого костра, сидел отряд орков.
- Гурт ан Гламхот! - проворчал Туор . - Вот теперь я сброшу плащ и возьмусь за меч. Я готов рискнуть жизнью ради того, чтобы погреться у костра, и даже оркские припасы будут хорошей добычей.
- Нет! - отрезал Воронве. - В этом походе тебе поможет только плащ. Выбирай: либо костер, либо Тургон. Этот отряд здесь не один: у вас смертных, очень плохие глаза, раз ты не видишь других костров на севере и на юге. Ты поднимешь шум, и сюда нагрянет целое войско. Слушай, Туор! Закон Сокрытого королевства запрещает приводить за собой к Вратам погоню, и этот закон я не нарушу ни по велению Ульмо, ни ради спасения жизни. Если ты поднимешь орков, я брошу тебя.
- Тогда ну их, - сказал Туор. - Но хотел бы я дожить до того дня, когда мне не придется пробираться мимо кучки орков, поджав хвост.
- Тогда идем! - сказал Воронве. - Хватит спорить, а то они нас учуют. Пошли!
Они стали пробираться меж деревьев на юг, по ветру, пока не оказались посередине меж двух оркских костров. Там Воронве остановился и застыл, прислушиваясь.
- На дороге никого не слышно, - сказал он, - но неизвестно, что может таиться здесь в темноте.
Он всмотрелся во тьму и зябко передернул плечами.
- Воздух пропитан злом, - прошептал он. - Ах! Вон там лежит цель нашего пути и надежда на жизнь, но впереди смерть.
- Смерть повсюду, - ответил Туор. - Но у меня остались силы только на кратчайший путь. Либо я пройду здесь, либо погибну. Я доверюсь плащу Ульмо - его хватит на двоих. Теперь поведу я!
Сказав так, он подкрался к обочине дороги, и Воронве за ним. Туор крепко обнял Воронве, закутал его и себя серым плащом Владыки вод и шагнул вперед.
Все было тихо. Над древней дорогой свистел холодный ветер. Внезапно и он стих. В тишине Туору показалось. что ветер переменился, словно дыхание края Моргота отступило, и с запада прилетел ветерок, слабый, как память о Море. Словно клок серого тумана на ветру, перелетели они мощеную дорогу и нырнули в кусты на восточной обочине.
Тотчас же поблизости раздался дикий вопль, и вдоль дороги ему отозвались другие. Хрипло взвыл рог, и послышался топот. Но Туора это не остановило. В плену он достаточно выучил язык орков, чтобы понимать, что они кричат: часовые учуяли и услышали их, но пока не увидели. Охота началась. Они с Воронве из последних сил взобрались на длинный склон, густо заросший утесником и черникой вперемежку с рябинами и низкорослыми березками. Наверху они остановились, прислушиваясь к крикам и топоту орков, продиравшихся через кусты где-то внизу. Поблизости из зарослей вереска и ежевики торчал большой валун, и под ним было что-то вроде норы - как раз такой, в какую мог бы забиться измученный зверь в надежде спрятаться от погони или хотя бы подороже продать свою жизнь. Туор затащил Воронве в эту берлогу, и они легли бок о бок, укрывшись плащом и дрожа, как загнанные лисы. Они молчали; оба обратились во слух.
Крики преследователей становились все тише. Орки редко забредали в пустынные земли, что лежали к западу и к востоку от дороги; они больше стерегли саму дорогу. Случайные беглецы мало заботили их - они боялись шпионов и вражеских разведчиков. Моргот поставил стражу на дороге не затем, чтобы поймать Туора и Воронве (о них он ничего не знал) и не затем, чтобы перекрыть путь идущим с запада - они должны были следить, чтобы Черный меч не ускользнул и не отправился вслед за пленниками из Нарготронда, приведя, быть может, помощь из Дориата.
Ночь тянулась, и над пустынными землями снова нависло тяжелое молчание. Туор, смертельно уставший, уснул, закутавшись в плащ Ульмо; но Воронве выполз наружу и стоял, молча и неподвижно, как серый камень, вглядываясь во тьму зоркими глазами эльфа. На рассвете он разбудил Туора, и тот, выбравшись из норы, увидел, что погода в самом деле стала мягче и черные тучи разошлись. Загорался алый рассвет, и далеко впереди, на фоне огненного востока, Туор увидел вершины незнакомых гор.
-Алаэ! Эред эн Эхориат, эред э'мбар нин! - тихо проговорил Воронве.  Ибо он знал, что видит Окружные горы, стены королевства Тургона. Внизу, на востоке, в глубокой сумрачной долине протекал Сирион прекрасный, воспетый в песнях; а за рекой к подножию гор поднималась серая равнина, одетая туманом.
- Вон Димбар, - сказал Воронве. - Ах, если бы мы были уже там! Враги редко осмеливаются забредать туда. По крайней мере, так было, пока Ульмо хранил Сирион. Но, быть может, теперь все изменилось  - все, кроме реки: она по-прежнему опасна. Сирион в этих местах быстр и глубок, и даже эльдарам опасно переправляться через него. Но я вывел тебя туда, куда надо - вон серебрится брод Бритиах, вон там, на юге, где Восточный тракт, что некогда шел из Тараса, пересекал реку. Теперь никто не ходит по нему, ни эльфы, ни люди, ни орки - разве что в крайности: эта дорога ведет в Дунгортеб и опасные земли меж Горгоротом и Завесой Мелиан, и давным-давно заросла или превратилась в узкую тропку среди бурьяна и колючек .
Туор посмотрел в ту сторону, куда указывал Воронве, и увидел вдали блеск незамерзшей воды, озаренной косыми лучами утреннего солнца; но за ней, на юге, там, где начинался Бретильский лес, клубилась тьма. Они осторожно спустились в долину и вышли на древнюю дорогу, шедшую от перекрестка на опушке Бретиля, где она пересекалась с нарготрондским большаком. Туор увидел, что они приближаются к Сириону. Берега были невысокими, и река, запруженная множеством камней , разбивалась на десятки мелких проток и рукавов и громко журчала меж валунами. Немного ниже река уходила в новое русло, текла дальше к лесу и исчезала в густом тумане, непроницаемом для глаз: то была Завеса Мелиан, охранявшая северные границы Дориата, но Туор этого не знал.
Туор бросился к броду, но Воронве остановил его:
- Мы не можем перейти Бритиах среди бела дня, - сказал он, - тем более пока есть опасность, что нас преследуют.
- Значит, так и будем сидеть тут, пока не сгнием? - рассердился Туор. - Опасность будет всегда, пока стоит королевство Моргота. Идем! Переправимся под сенью плаща Ульмо.
Воронве все еще медлил, обернувшись на запад; но дорога позади них была пуста, и все было тихо; слышался лишь шум воды. Он поднял глаза к небу - пустынному и серому, без единой птицы. Внезапно лицо Воронве просияло и он вскричал:
- Отлично! Враги Врага все еще стерегут Бритиах. Орки сюда за нами не сунутся; накроемся плащом, и можно идти.
- Кого ты там увидел? - спросил Туор.
- Плохо же видят смертные люди! - ответил Воронве. - Я вижу орлов с Криссаэгрима, и они летят сюда. Вон, смотри!
Туор вгляделся, и вскоре различил трех могучих птиц, летящих с дальних гор, что снова оделись туманами. Они медленно снижались, кружа в небе, и внезапно ринулись на путников; но прежде, чем Воронве успел окликнуть их, они с шумом взмыли и улетели на север вдоль реки.
- Теперь идем, - сказал Воронве. - Если здесь и есть орки, они будут лежать носом в землю, пока орлы не улетят.
Они сбежали вниз к реке и перешли Бритиах, частью по камням и галечным отмелям, частью по мелководью, по колено в воде. Вода была чистая и очень холодная, и мелкие заводи затянулись льдом, - но никогда, даже в Жестокую зиму в год гибели Нарготронда, смертельное дыхание Севера не могло остановить главное течение Сириона .
На той стороне брода они нашли ущелье, похожее на русло иссякшего потока: теперь оно было сухим, но некогда бурная река, бежавшая с севера, с гор Эхориат, выточила его в скале, принеся к Бритиаху множество камней.
"Наконец-то мы добрались до него, превыше всякой надежды! - воскликнул Воронве. - Гляди! Вот устье Пересохшей реки. Это и есть наша дорога."  Они вошли в ущелье. Оно свернуло на север, и стены его вздымались все выше и выше, так что в нем стало темно и Туор начал спотыкаться о камни, которыми было усыпано сухое русло.
- Если это и дорога, - сказал он, - она не для усталых ног.
- Но это и есть дорога к Тургону, - сказал Воронве.
- Тогда это совсем странно, - заметил Туор. - Почему же ее не стерегут? Я думал, тут огромные ворота и целое войско стражи.
- Подожди, увидишь еще и ворота, и стражу, - ответил Воронве. - Это только подступы. Я назвал это дорогой; но по ней лет триста никто не проходил, кроме нескольких тайных посланцев; а Нолдор пустили в ход все свое искусство, чтобы скрыть ее от посторонних глаз. Ты думаешь, она на виду? А нашел бы ты ее, если бы тебя не вел один из Сокрытого народа? Уж наверно, ты решил бы, что она создана лишь ветрами и водами. А разве не видел ты орлов? Это народ Т'орондора, что некогда жил на самом Т'ангородриме, пока Моргот не был столь могуч, а со времен гибели Финголфина живет в горах Тургона . Только им, кроме Нолдор, известно Сокрытое королевство, и они несут стражу в небесах над ним, хотя до сих пор никто из слуг Врага не осмеливался летать по небу. Орлы сообщают королю обо всех, кто бродит вокруг. Будь мы орками, нас бы давно схватили и швырнули с высоты на скалы.
- Не сомневаюсь, - сказал Туор. - А не думаешь ли ты, что вести о нашем приходе достигнут Тургона раньше нас самих? А хорошо это или плохо, тебе лучше знать.
- Ни хорошо, ни плохо, - ответил Воронве. - В Хранимые врата нам все равно не войти незамеченными, будут нас ждать или нет; а там Стражники и сами увидят, что мы не орки. Но этого мало, чтобы пройти к Тургону. Ты, Туор, даже представить себе не можешь, какая опасность нас ожидает. Не прогневайся, если что - я тебя предупреждал. Здесь тебе в самом деле понадобится помощь Владыки вод. Я согласился вести тебя лишь потому, что надеялся на нее; а если Владыка не поможет, мы погибнем скорее, чем в глуши от голода и холода.
Но Туор ответил:
- Довольно гадать. В глуши нас ждала верная смерть, а в смерти у Врат я все-таки сомневаюсь, что бы ты ни говорил. Веди меня дальше!
Много миль прошли они по этому изнурительному пути, пока не выбились из сил. Наступил вечер, и в глубоком ущелье сгустилась тьма. Они выбрались на восточный берег и увидели перед собой лабиринт холмов, уходивших к подножию гор. Вглядевшись, Туор увидел, что горы эти не были похожи ни на одни другие: их склоны, подобные отвесным стенам, вздымались уступами, как этажи гигантских неприступных башен. А день тем временем угас, все вокруг окуталось серой мглой, и Долина Сириона скрылась во мраке. Воронве нашел небольшую пещерку на склоне холма, обращенном к пустынному Димбару. Они залезли внутрь и затаились. Они доели последние крошки еды. Им было холодно, и они не спали, несмотря на усталость. Так Туор и Воронве вечером восемнадцатого дня хисиме, на тридцать седьмой день своего путешествия, достигли подножия башен Эхориата, преддверия королевства Тургона, избежав с помощью Ульмо и Проклятия, и козней Врага.
Когда первые проблески дня пробились сквозь туманы Димбара, они снова спустились в Пересохшую реку, которая вскоре свернула на восток, приведя их к самым горам. Прямо над ними нависал огромный обрыв, отвесно вздымавшийся над крутыми берегами, оплетенными густыми зарослями боярышника. Каменистое русло уходило в заросли. Там все еще было темно как ночью, и идти пришлось очень медленно, потому что склоны тоже обросли боярышником; сплетенные ветви укрыли его плотной крышей, и иногда Туору с Воронве приходилось пробираться ползком, словно зверям, крадущимся в свою берлогу.
Но в конце концов, продравшись к подножию обрыва, они увидели отверстие, похожее на тоннель, выточенный подземными водами. Они вошли туда. Там было совершенно темно, но Воронве уверенно шел вперед, и Туор следовал за ним, касаясь рукой его плеча и слегка пригнувшись - потолок был низкий. Так они пробирались вслепую, шаг за шагом, как вдруг почувствовали, что земля под ногами стала ровной и камни исчезли. Тогда они остановились, перевели дух и прислушались. Воздух был чистым и свежим, и они чувствовали, что находятся в большой пещере. Но все было тихо, не слышалось даже звона капель. Туору показалось, что Воронве колеблется, и он прошептал:
- Где же Хранимые врата? Мы что, уже прошли их?
- Нет, - ответил Воронве. - Но я не могу понять, в чем дело - странно, что чужаков пропустили так далеко и ни разу не окликнули. Я боюсь внезапного удара во тьме.
Шепот их разбудил спящее эхо, и отзвуки умножились и разбежались под сводами и меж невидимых стен, словно десятки шепчущих голосов. И еще до того, как замерло эхо, Туор услышал в темноте голос, говорящий по-эльфийски: сперва на Высоком наречии Нолдор, которого Туор не знал, а потом на языке Белерианда, но с непривычным выговором - так говорят те, кто много лет провел в разлуке со своими сородичами .
- Стоять! - приказал он. - Не двигаться! Не то умрете на месте, враги вы или друзья.
- Мы друзья, - ответил Воронве.
- Тогда делайте, что велено.
Эхо их речей гулко разнеслось в тишине. Воронве и Туор замерли на месте; Туору показалось, что прошло очень много времени, и в его сердце заполз такой страх, какого не вселила в него ни одна опасность, встреченная в пути. Потом послышались шаги, отозвавшиеся в пещере тяжким топотом троллей. Внезапно кто-то достал эльфийский светильник, и направил свет на Воронве, стоявшего впереди. Туор не видел ничего, кроме ослепительной звезды во мраке. Он чувствовал, что, пока луч направлен на него, он не в силах ни убежать, ни даже пошевельнуться. Несколько секунд их продержали так в луче фонаря, а потом тот же голос велел:
- Покажите лица!
И Воронве откинул капюшон, и луч осветил его лицо, твердое и светлое, словно выточенное из мрамора; Туор словно впервые увидел, как он красив. Воронве гордо произнес:
- Разве вы не видите, кто перед вами? Я Воронве сын Аранве из дома Финголфина. Уж не забыт ли я у себя дома за несколько лет? Я блуждал в краях, неведомых Средиземью, и все же помню твой голос, Элеммакиль.
- Тогда Воронве должен помнить и законы своей страны, - ответили из тьмы. - Он ушел по велению государя и имеет право вернуться. Но за то, что он привел сюда чужеземца, он лишается этого права и подлежит королевскому суду, куда он должен быть отведен под стражей. Что касается чужеземца, он будет убит или взят в плен, по усмотрению Стражи. Пусть он выйдет вперед, чтобы я мог решить. Воронве вывел Туора на свет, и когда они приблизились, из тьмы выступили множество Нолдор в доспехах и при оружии, с мечами наголо. Они окружили пришельцев, Элеммакиль, начальник Стражи (это он держал светильник), долго и пристально разглядывал их.
- Что с тобой, Воронве? - сказал он наконец. - Мы ведь старые друзья, и вот, ты ставишь меня перед тяжким выбором между законом и нашей дружбой. Если бы ты без дозволения привел сюда одного из Нолдор, это уже было бы тяжким проступком. Но ты показал Заветный путь Человеку, Смертному, - ибо по его глазам я вижу, кто он. Его же никогда не выпустят отсюда, раз он знает нашу тайну - я должен убить его как чужака, даже если он твой друг и дорог тебе.
- Там, во внешних землях, случается многое, и на тебя может быть возложен нежданный труд, Элеммакиль, - ответил Воронве. - Странник возвращается не таким, как уходил. Содеянное мною сделал я по велению того, кто выше устава Стражи. Один лишь король вправе судить меня и того, кто пришел со мной.
Тогда заговорил Туор, забыв о страхе:
- Я пришел сюда с Воронве сыном Аранве, ибо он был назначен мне в провожатые Владыкой вод. Ради этого был он спасен от ярости Моря и Проклятия валаров. Ибо я пришел с посланием от Ульмо к сыну Финголфина, и ему я поведаю его.
Элеммакиль взглянул на Туора с изумлением.
- Кто же ты? - спросил он. - И откуда ты?
- Я Туор сын Хуора из дома Хадора, и родич Хурина и, как мне говорили, эти имена ведомы жителям Сокрытого королевства. Из Невраста через множество опасностей пришел я сюда.
- Из Невраста? - переспросил Элеммакиль. - А говорят, там никто не живет с тех пор, как наш народ ушел оттуда.
- Верно говорят, - ответил Туор. - Пусты и холодны чертоги Виньямара. Но я пришел оттуда. Отведите же меня к строителю этого дворца.
- Я не могу судить о столь важных делах, - сказал Элеммакиль. - Я выведу вас на свет, где виднее, и передам Хранителю Великих врат.
Он отдал приказ, и Туора с Воронве окружили высокие стражники, двое впереди и трое позади; и начальник стражи вывел их из пещеры Внешней стражи. Они оказались в прямом проходе с ровным полом и шли по нему, пока впереди не показался слабый свет. Наконец они вышли к широкой арке, высеченной в скале и опиравшейся на высокие столбы. Арку преграждали подъемные ворота из цельных бревен, украшенных дивной резьбой и обитых железными гвоздями.
Элеммакиль коснулся ворот, они бесшумно поднялись, и все вошли. Туор увидел, что они стоят на дне такой глубокой расселины, какую он даже представить себе не мог, хотя и немало странствовал в диких северных горах: по сравнению с Орфальх Эхор Кирит Нинниах была всего лишь крохотной щелкой в скале. Руками самих валаров были рассечены эти горы, в бурях древних войн в начале времен; стены расселины были такие крутые, словно в самом деле прорублены секирой, и взмывали на немыслимую высоту. Далеко вверху виднелась узкая полоска неба, и на темно-синем фоне вырисовывались черные пики и скалы, подобные клыкам; даже отсюда было видно, что они остры и безжалостны, как копья. Могучие стены были так высоки, что зимнее солнце не заглядывало туда, и хотя уже наступило утро, над горами слабо мерцали звезды, а здесь, внизу, было темно и дорогу, идущую вверх, освещали лишь тусклые фонари. Дно расщелины круто взмывало вверх, к востоку, и слева, рядом с речным руслом, Туор увидел широкую дорогу, вымощенную камнем, которая уходила наверх, скрываясь в темноте.
- Вы прошли Первые врата, Деревянные, - сказал Элеммакиль. - Нам наверх. Надо спешить.
Туору не было видно, далеко ли ведет дорога. Он вгляделся во мрак, и бесконечная усталость охватила его. Над камнями свистел ледяной ветер, и Туор плотнее запахнул плащ.
- Холоден ветер Сокрытого королевства, - промолвил он.
- Воистину так, - сказал Воронве, - и чужестранцу может показаться, что гордость сделала слуг Тургона бессердечными. Многие лиги разделяют Семь врат, и тяжки они для голодных и уставших в пути.
- Не будь наши законы столь суровы, - ответил Элеммакиль, - Враг давно бы проник сюда хитростью и погубил нас. Но мы не бессердечны. Здесь еды нет, а вернуться назад за ворота чужестранец не может. Потерпите немного, у Вторых врат вы сможете поесть и отдохнуть.
- Хорошо, - ответил Туор, и пошел дальше, как ему было приказано. Обернувшись назад, он увидел, что за ним следуют лишь Элеммакиль и Воронве.
- Здесь стража не нужна, - объяснил Элеммакиль, догадавшись, о чем он подумал. - Из Орфальха нет пути назад ни эльфу, ни человеку.
Они поднимались наверх, иногда по крутым лестницам, иногда по извилистой дороге, и тень отвесных стен угрожающе нависала над ними. Наконец в полулиге от Деревянных врат Туор увидел перед собой высокую стену, преграждавшую путь. На ней возвышались две могучих каменных башни. Дорога вела к высокой арке в стене, но казалось, что арка заделана одним огромным камнем. Его черная отшлифованная поверхность блестела в лучах белого фонаря, висевшего над аркой.
- Вот Вторые врата, Каменные, - сказал Элеммакиль и, подойдя к ним, легонько толкнул камень. Камень повернулся на невидимой оси и стал ребром, и по обе стороны камня открылся проход; они вошли и оказались во дворе, где стояло множество вооруженных стражников, одетых в серое. Никто не произнес ни слова. Элеммакиль отвел своих пленников в комнату в северной башне; там им принесли хлеба и вина и позволили передохнуть.
- Это немного, - сказал Элеммакиль Туору. - Но если твои слова подтвердятся, тебя щедро вознаградят за нынешние лишения.
- Этого довольно, - ответил Туор. - Невелико мужество того, кто нуждается в большем.
И в самом деле, хлеб и вино Нолдор так подкрепили его, что вскоре он уже снова торопился в путь.
Немного погодя они вышли к новой стене, которая была еще выше и мощнее первой, и к Третьим вратам, Бронзовым - то были высокие двустворчатые двери, увешанные бронзовыми щитами и пластинами и изукрашенные причудливыми рисунками и надписями. Стену венчали три квадратных башни, с медными крышами и стенами, и медь эта благодаря какому-то секрету кузнечного мастерства оставалась всегда блестящей и горела огнем при свете красных фонарей, что, как факелы, стояли вдоль стены. Они опять вошли в ворота без единого слова, и увидели еще больший отряд стражи, в доспехах, что горели как уголья; а лезвия секир были красными. Большинство стражей при этих воротах были из синдаров Невраста.
Теперь дорога стала труднее, ибо в середине Орфальха подъем был круче всего. Поднимаясь вверх, Туор увидел над собой самую мощную из стен. Наконец взошли они к Четвертым вратам, Вратам витого железа. Стена была высокой и черной, и ламп над ней не было. Четыре железных башни возвышались над ней, а в центре меж башен стояла железная статуя огромного орла. То был сам король Т'орондор, словно спустившийся из-под облаков. Туор взглянул на ворота, и не поверил своим глазам: ему показалось, что он смотрит на поляну, озаренную сиянием Луны, сквозь ветви и стволы неувядающих деревьев. Ибо сквозь кованые ворота сочился свет, а сами ворота были похожи на деревья с извивающимися корнями и сплетенными ветвями, покрытыми листвой и цветами. Проходя в ворота, он увидел, как это устроено: в толще стены были тройные решетки, каждая из которых составляла часть рисунка; а свет, что приникал сквозь них, был светом дня.
Ибо они поднялись намного выше подножия гор, где начался их путь, и за Железными вратами дорога была совсем пологой. Они уже прошли середину Эхориат, горы стали ниже, ущелье шире, и стены его были не столь крутыми. Белый снег лежал на них, отражая и рассеивая свет, падавший с неба, и казалось, что ущелье затянуто мерцающей лунной дымкой.
Они прошли сквозь ряды Железной стражи, стоявшие за воротами; черными были плащи, доспехи и щиты этих воинов, и лица их были скрыты забралами с орлиными клювами. Элеммакиль шел впереди, и Туор с Воронве следовали за ним сквозь легкий туман. Туор увидел, что вдоль дороги тянется полоска зеленой травы, а в ней, как звезды, мерцают белые цветки уилоса, незабвенники, что не знают ни зимы ни лета и цветут не увядая ; и так, дивясь и радуясь, вышел он к Серебряным вратам.
Стена Пятых врат, невысокая, но широкая, была выстроена из белого мрамора, а по верху шла серебряная решетка, соединявшая пять огромных мраморных шаров; и на стене стояло множество лучников, одетых в белое. Ворота, подобные полумесяцу, были выкованы из серебра и украшены сотнями жемчужин из Невраста; а над ними, на среднем шаре, стояло изображение Белого Древа, Тельпериона, из серебра и малахита, а цветы его были сделаны из лучших баларских жемчужин . А за воротами, на широком дворе, вымощенном зеленым и белым мрамором, стояли лучники в серебряных доспехах и шлемах с белыми султанами, сто воинов с каждой стороны. Элеммакиль провел Туора с Воронве сквозь безмолвные ряды лучников, и пришельцы вступили на длинную белую дорогу, прямую, как стрела, бежавшую к Шестым вратам; и чем дальше, тем шире становилась полоса травы вдоль дороги, а среди белых звездочек уилоса раскрывалось золотые очи крохотных желтых цветков.
Так пришли они к Золотым вратам, последним из тех, что выстроил Тургон до Нирнайт; они были очень похожи на Серебряные, только стена была из желтого мрамора, а шары и ограда - из червонного золота; шесть шаров стояло на стене, а посередине, на золотой пирамиде, возвышалось изображение Лаурелин, Солнечного Древа, с топазовыми цветами, собранными в кисти, висевшие на золотых цепочках. А сами ворота были украшены золотыми дисками со множеством лучей, подобными Солнцу, и диски окружал причудливый узор из топазов, гранатов и желтых алмазов. [может, лучше янтарь?] Во дворе за воротами стояли три сотни лучников с длинными боевыми луками. Доспехи их были вызолочены, и золотые перья вздымались над шлемами, а большие круглые щиты алели, как пламя.
За Шестыми вратами дорога озарялась солнцем, потому что стены ущелья по обе стороны были низкими и зелеными, лишь поверху лежал снег; Элеммакиль ускорил шаг, ибо они приближались к последним, Седьмым вратам, именуемым Великими, Стальным вратам, сделанным Маэглином после возвращения с Нирнайт и стоявшим у выхода из Орфальх Эхор.
Стены там не было; по краям стояли две могучих круглых башни со множеством окон. Башни вздымались семью ярусами и заканчивались стальными шпилями, блестевшими на солнце, а соединяла их нерушимая стальная изгородь, что не ржавела и сияла холодным блеском. Семь стальных столпов держали ее, высоких и мощных, как молодые сосны, и каждый венчался наконечником, острым, как игла; столпы же соединялись семью стальными перекладинами, и в каждом промежутке стояло семижды семь стальных прутьев с широкими копейными наконечниками. А в центре, над средним, самым высоким столпом, горело неисчислимыми алмазами огромное изображение шлема короля Тургона, короны Сокрытого королевства.
Туор не видел никаких ворот и проходов в этой мощной стальной изгороди. Когда он подошел ближе, ему показалось, что за решеткой вспыхнул ослепительный свет, и он зажмурился в страхе и изумлении. А Элеммакиль вышел вперед, и не толкнул ворота, но ударил по стальной перекладине, и изгородь зазвенела, подобно многострунной арфе, издавая чистые звуки, которые слагались в мелодию, переливавшуюся от башни к башне.
В воротах башен тотчас же появились всадники, и впереди всех выехал из северной башни всадник на белом коне; он спешился и зашагал навстречу пришельцам. Высок и благороден был Элеммакиль, но еще выше и величественнее казался Эктелион, Владыка фонтанов, бывший тогда Хранителем Великих врат . Серебряные одежды облекали его, и на верху его сияющего шлема было стальное острие, увенчанное алмазом; и когда он передал оруженосцу свой щит, тот засверкал, словно усыпанный дождевыми каплями - то были тысячи кристаллов хрусталя.
Элеммакиль поклонился ему и произнес:
- Вот, я привел сюда Воронве Аранвиона, вернувшегося из Балара; а это чужестранец, которого он привел сюда, ибо тот просит дозволения видеть короля.
Эктелион обернулся к Туору, но тот закутался в свой плащ и молча смотрел в лицо Эктелиону; и Воронве показалось, что Туор оделся туманом и стал выше ростом, так что верх его остроконечного капюшона возвышался над шлемом эльфийского владыки, словно гребень серой волны, вздымающейся над берегом. Эктелион же вгляделся в Туора зоркими очами и, помолчав, сурово произнес: 
- Ты пришел к Последним вратам. Знай же, что ни один чужестранец, пройдя их, не выйдет отсюда, разве что дорогой смерти.
- Не накликай беды! Если посланец Владыки вод выйдет этой дорогой, все живущие здесь последуют за ним. Не преграждай пути посланцу Владыки вод, о Владыка фонтанов!
Воронве и все, стоявшие вокруг, в изумлении воззрились на Туора, дивясь его словам и его голосу. И Воронве показалось, что он слышит другой голос, мощный, но взывающий издалека. А самому Туору показалось, что он слышит свой собственный голос со стороны, словно кто-то другой гласит его устами.
Несколько минут Эктелион стоял молча, всматриваясь в Туора, и постепенно лицо эльфийского владыки исполнилось благоговения, словно в серой тени плаща Туора он узрел какие-то дальние видения. Потом он низко поклонился, подошел к изгороди и толкнул ее обеими руками, и по обе стороны столпа с Короной распахнулись створки ворот. И Туор вошел и, выйдя на зеленый луг на горе, увидел пред собой в долине Гондолин средь белых снегов. И долго стоял он и смотрел, не в силах отвести глаз; ибо наконец узрел он свою мечту, являвшуюся ему во сне.
Так стоял он, не говоря ни слова. И молча стояли вокруг него гондолинские воины; все семь воинств Семи врат были тут; а их вожди и военачальники восседали на конях, белых и серых. В изумлении взирали они на Туора, и у них на глазах его плащ спал с него, и он явился пред ними в могучих доспехах из Невраста. И немало там было таких, кто видел, как сам Тургон повесил это оружие на стену над высоким троном Виньямара.
И тогда Эктелион наконец заговорил и сказал:
- Не нужно других доказательств; и даже имя сына Хуора не столь важно, как то, что сей воистину прислан самим Ульмо .

Речи Хурина и Моргота.

Много песен сложено эльфами о Нирнаэт Арноэдиад, во многих преданиях говорится об этой битве, битве Бессчетных слез, где пал Фингон и увял цвет эльдаров. Жизни человеческой не хватит пересказать их все . Но ныне будет поведано лишь о том, что случилось с Хурином, сыном Галдора, владыкой Дор-ломина, после того как близ потока Ривиля взяли его в плен живым по приказу Моргота и приволокли в Ангбанд.
Хурина привели к Морготу, ибо тот вызнал колдовством и через шпионов, что Хурин в дружбе с королем Гондолина. Моргот пытался запугать Хурина своим ужасным взглядом. Но Хурин еще не ведал страха, и отвечал Морготу с дерзостью. И Моргот велел заковать его в цепи и подвергнуть медленной пытке. Но вскоре он явился к Хурину и предложил, на выбор, либо отпустить его на все четыре стороны, либо облечь его высшей властью и чином верховного военачальника Ангбанда, если только он, Хурин, выдаст, где находится крепость Тургона, и все, что ведомо ему из замыслов короля. Но Хурин Стойкий лишь посмеялся над ним и ответил так:
- Ты слепец, Моргот Бауглир, и навек останешься слеп, ибо видишь лишь тьму. Неведомо тебе, что имеет власть над душами людей, а если бы ты и знал, не в твоей власти дать нам то, чего мы ищем. И лишь глупец верит посулам Моргота. Ты возьмешь плату, и не сдержишь обещаний. Расскажи я тебе то, о чем ты спрашиваешь - лишь смерть будет мне наградой.
Тогда Моргот расхохотался и сказал:
- О, ты еще будешь молить меня о смерти, словно о милости.
Он отвел Хурина на Хауд-эн-Нирнаэт. Этот курган тогда был только что построен, и над ним висел тяжелый смрад мертвечины. Моргот поднялся с Хурином на вершину кургана и велел взглянуть в сторону Хитлума. и подумать о жене, о сыне и всех своих родичах.
- Ведь теперь это моя земля, и родичи твои в моей власти, и жизнь их зависит от моего снисхождения.
- Ты не ведаешь снисхождения, - ответил Хурин. - Но до Тургона тебе через моих родичей не добраться - они не знают его тайн.
Тогда гнев обуял Моргота, и он прошипел:
- Зато я доберусь до тебя, и твоего проклятого рода, и воля моя сломит вас всех, будь вы хоть стальными!
И он поднял с земли длинный меч, и сломал его перед лицом Хурина. Осколок отлетел и вонзился Хурину в лицо, но тот не шелохнулся. Тогда Моргот протянул могучую длань в сторону Дор-ломина и проклял Хурина и Морвен, и всех их отпрысков, сказав так:
- Смотри! Тень моей воли отныне лежит на них, куда бы они ни скрылись, и даже на краю света моя ненависть настигнет их.
- Пустые слова! - возразил Хурин. - Ты не можешь видеть их, и не можешь управлять ими издалека - пока ты в этом обличье и правишь на земле, как видимый владыка, тебе это не под силу.
- Глупец! - воскликнул Моргот. - Глупец, последний среди людей, последнего из говорящих народов! Видел ли ты валаров? Ведома ли тебе мощь Манве и Варды? Знаешь ли ты, как глубоко проницает их мысль? Или ты надеешься, что они подумают о тебе и смогут защитить тебя издалека?
- Не знаю, - ответил Хурин. - Может быть, и смогут, если есть на то их воля. Ибо Верховный владыка не будет повержен, доколе стоит Арда.
- Ты сказал! - подхватил Моргот. - Верховный владыка - это я, Мелькор, первый и могущественнейший из валаров, что были до начала Арды и создали ее. Тень моего замысла лежит на Арде, и все, что в ней, склоняется на мою сторону, медленно, но верно. И над всеми, кого ты любишь, нависнет, подобно грозовой туче Рока, моя воля, и окутает их тяжкой тьмой отчаяния. Всюду, куда они ни явятся, пробудится зло. Что они ни скажут, что они ни сделают - все обернется против них. И умрут они без надежды, проклиная и жизнь, и смерть.
Но Хурин ответил:
- Ты забываешь, с кем говоришь. Наши отцы слышали это от тебя давным-давно. Но мы избежали твоей тени. А теперь - теперь мы знаем тебя, ибо мы видели лица тех, кто зрел Свет, и внимали голосу беседовавших с Манве. Ты был до Арды, но и другие тоже, и не ты создал ее. И ты - не самый могучий: ведь ты растратил свою мощь на себя, расточил ее в своей пустоте. Теперь ты всего лишь беглый раб валаров - и не уйти тебе от их цепей!
- Да, ты выучил свои уроки назубок, - усмехнулся Моргот. - Но чем тебе поможет эта ребячья мудрость? Смотри, твои учителя все разбежались.
И ответил Хурин:
- Вот что скажу я тебе напоследок, раб Моргот - и это я знаю не от эльдаров, ибо мудрость эта вложена мне в душу в сей час. Пусть даже и Арда, и Менель покорятся твоему владычеству - над людьми ты не властен, и не будешь властен. Ибо ты не сможешь преследовать тех, кто не покорится тебе, за пределами Кругов Мира.
- Да, я не стану преследовать их за пределами Кругов Мира, - ответил Моргот. - Не стану, ибо за пределами Кругов Мира - Ничто. Но в Кругах Мира им не скрыться от меня, пока они не уйдут в Ничто.
- Ты лжешь, - сказал Хурин.
- Вот увидишь - и признаешь, что я не лгу, - сказал Моргот.
И он вернулся с Хурином в Ангбанд, и приковал его чарами к каменному сиденью на вершине Тангородрима, откуда были видны Хитлум на западе и земли Белерианда на юге. И Моргот встал рядом и снова проклял Хурина, и наложил на него заклятье, так что Хурин не мог ни уйти, ни умереть, пока сам Моргот не освободит его.
- Сиди здесь, - сказал Моргот, - и смотри на земли, где горе и отчаяние поразят тех, кого ты отдал мне во власть. Ибо ты осмелился смеяться надо мной, ты усомнился в могуществе Мелькора, Владыки судеб Арды. Отныне моими глазами будешь ты видеть, моими ушами будешь ты слышать, и ничто не укроется от тебя.
Турин покидает родной дом.
В Бретиль вернулись лишь трое - они шли через Таур-ну-Фуин, и страшен был их путь. Глорэдель, дочь Хадора, узнав о смерти Халдира, умерла от горя.
В Дор-ломин не пришло никаких вестей. Риан, жена Хурина, потеряла рассудок и бежала в глушь, но Серые эльфы с холмов Митрима приютили ее и позаботились о ее сыне, младенце Туоре. А сама Риан пришла к Хауд-эн-Нирнаэт, легла ничком и умерла.
Морвен Эледвен жила в Хитлуме и страдала молча. Ее сыну Турину шел всего лишь девятый год, и Морвен ждала еще одного ребенка. Тяжкой была ее жизнь. Хитлум наводнили вастаки. Они жестоко преследовали людей дома Хадора, отнимали у них последнее добро и обращали их в рабство. Всех слуг Хурина, кто был годен хоть к какой-то работе, угнали в плен, даже детей, а стариков перебили или выгнали в глушь умирать от голода. Но посягнуть на владычицу Дор-ломина или нарушить неприкосновенность ее жилища вастаки еще не смели: среди них разнесся слух, будто она страшная ведьма, и водит дружбу с белыми призраками - так вастаки звали эльфов. Они ненавидели этот народ, но боялись его еще больше . Из-за этого они старались держаться подальше от гор - в горах, особенно на юге, нашло убежище немало эльдаров. Так что вастаки, разорив и разграбив южные земли, отступили на север. А дом Хурина был на юго-востоке Дор-ломина, вблизи гор - Нен Лалайт брал начало в источнике у подножия Амон Дартир, по склону которой шла узкая тропа. Этой тропой отважный путник мог перевалить через Эред Ветрин и выйти в Белерианд, к истокам Глитуи. Ни вастаки, ни сам Моргот не ведали еще об этой тропе, ибо весь тот край был недоступен Морготу, пока стоял дом Финголфина, и никто из прислужников Врага не бывал в тех местах. Моргот был уверен, что Эред Ветрин станет неприступной преградой и для беженцев с севера, и для подмоги с юга - чрез Эред Ветрин и в самом деле не было другой дороги от топей Серех до прохода в Невраст далеко на западе.
Так и вышло, что после первых набегов Морвен оставили в покое. Но в окрестных лесах бродили недобрые люди, и выходить за околицу было небезопасно. В доме Морвен нашли убежище Садор-столяр и еще несколько стариков и старух. Турина держали взаперти, и за ограду не выпускали. Но хозяйство Хурина вскоре пришло в упадок и, хотя Морвен работала за троих, ей пришлось бы голодать, если бы не Аэрин, родственница Хурина. Один из вастаков, Бродда, насильно взял Аэрин в жены. Она тайком помогала Морвен. Горьким казался Морвен дареный хлеб, но она принимала милостыню ради Турина и своего нерожденного дитяти; к тому же, говорила она, это лишь часть того, что у нее украли - ведь это Бродда захватил слуг, скот и прочее добро Хурина, и отправил все это в свой дом. Бродда был не робкого десятка, но до того, как его народ пришел в Хитлум, с ним мало считались. Поэтому он хотел разбогатеть и охотно брал себе земли, от которых отказывались другие вастаки. Бродда один раз видел Морвен, когда ездил грабить ее дом, и она нагнала на него страху - вастак решил, что заглянул в горящие глаза белого призрака, и ужасно испугался, что Морвен наведет на него порчу. Поэтому он не решился разграбить ее дом и не нашел Турина - а не то недолго бы прожил наследник истинного владыки.
Бродда обратил в рабство всех "соломенных голов" (так звал он народ Хурина), и заставил их выстроить ему деревянный замок, к северу от дома Хурина. Рабов он держал за оградой под открытым небом, как скотину в загоне, но стерегли их плохо, и те, кого еще не успели запугать, часто, рискуя собой, помогали владычице Дор-ломина. Они тайно доставляли Морвен новости, хотя и мало было ей радости в тех вестях. Но Аэрин Бродда взял в жены, а не в наложницы - у вастаков было мало женщин, и ни одна из них не могла сравниться с дочерьми аданов, а Бродда рассчитывал стать владыкой этого края и оставить после себя наследника.
Морвен редко говорила с Турином о том, что случилось, и что может случиться в будущем, а тревожить ее расспросами мальчик боялся. Когда вастаки впервые вторглись в Дор-ломин, он спросил у матери:
- А когда отец вернется и прогонит этих мерзких ворюг? Почему он не приходит?
- Не знаю, - ответила Морвен. - Быть может, он убит, быть может, в плену, а может, блуждает где-то в дальних краях и не может вернуться ведь кругом столько врагов.
- Наверно, его убили, - сказал Турин - перед матерью он сдержал слезы, - если бы он был жив, никто не смог бы удержать его. + - Думается мне, что все это неправда, сын мой, - ответила Морвен.
Время шло, и Морвен все больше тревожилась за Турина, наследника Дор-ломина и Ладроса - ведь лучшее, что ждало его в ближайшем будущем это рабство у вастаков. И вспомнила она свой разговор с Хурином, и обратилась мыслями к Дориату. Она наконец решилась втайне отослать туда Турина и просить короля Тингола приютить мальчика. Размышляя над этим, она все время слышала голос Хурина: "Уходи скорее! Не жди меня!" Но ей подходит время рожать, а ? дорога трудна и опасна, [чем дальше, тем хуже.] И в сердце Морвен, помимо ее воли, все еще таилась обманчивая надежда: в глубине души она чуяла, что Хурин жив, и бессонными ночами ждала, ждала услышать его шаги, а задремав, просыпалась - ей мерещилось, будто во дворе заржал Аррох, конь Хурина. И, наконец, хотя Морвен была не против, чтобы сына ее воспитали в чужом доме, по обычаю тех времен, ей самой гордость еще не позволяла жить на чужих хлебах, пусть даже у короля. И потому она заставила утихнуть голос Хурина - или память о нем. И так сплелась первая нить судьбы Турина.
Когда Морвен решилась наконец отправить сына, Год скорби уже близился к концу - наступила осень. Поэтому Морвен торопилась исполнить задуманное: дороги скоро станут непроходимыми, а до весны Турина могут отнять у нее. По лесу бродили вастаки и вынюхивали, что происходит в доме. Поэтому однажды Морвен неожиданно сказала Турину:
- Отец не возвращается. Значит, ты должен уйти отсюда, и как можно скорее. Он так хотел.
- Уйти? - воскликнул Турин. - Но куда же мы пойдем? За Горы?
- Да, - ответила Морвен. - За Горы, на юг. Может быть, там еще можно спастись. Но я не говорила "мы", сын мой. Тебе нужно уйти, а я должна остаться.
- Я не могу один! - воскликнул Турин. - Я не оставлю тебя! Почему нам не уйти вместе?
- Я не могу, - ответила Морвен. - Но ты не один пойдешь. Я пошлю с тобой Гетрона, а может, и Гритнира тоже.
- А Лабадала? - спросил Турин.
- Нет, - сказала Морвен. - Садор хромой, а дорога трудная. Ты мой сын, и дни теперь жестокие, так что скажу прямо: ты можешь погибнуть в пути. Зима близко. Но если ты останешься, случится худшее: ты станешь рабом. Если хочешь вырасти мужчиной, если хочешь дожить до лет воина - наберись мужества, и сделай, как я сказала.
- Но с тобой же останется только Садор, и слепой Рагнир, и старухи! - сказал Турин. - Отец же сказал, что я наследник Хадора! А наследник должен остаться в доме Хадора и защищать его. Вот теперь я жалею, что отдал нож!
- Наследник должен бы остаться, но не может, - возразила Морвен. Но когда-нибудь он вернется. Мужайся! Я приду к тебе, если станет хуже. Если смогу.
- Но как же ты найдешь меня в глуши?! - воскликнул Турин; и, не выдержав, вдруг разрыдался.
- Будешь хныкать - враги тебя найдут, а не я, - отрезала Морвен. Но я знаю, где тебя искать - если ты доберешься туда и останешься там. Я постараюсь прийти туда, если смогу. Я посылаю тебя в Дориат, к королю Тинголу. Не лучше ли быть гостем короля, чем рабом?
- Не знаю, - всхлипнул Турин. - Я не знаю, что такое раб.
- Я затем и отсылаю тебя, чтобы ты не знал этого, - сказала Морвен.
Она поставила Турина перед собой и долго смотрела ему в глаза, словно пыталась разгадать какую-то загадку.
- Тяжело, Турин, тяжело, сынок, - произнесла она наконец. - Не только тебе тяжело. Трудно мне решать, что делать в эти злые времена. Но я поступаю так, как считаю правильным - а иначе разве рассталась бы я с тем, что мне дороже всего на свете?
И они больше не говорили об этом. Турин расстался с матерью в горе и недоумении. Утром он побежал к Садору. Садор колол лучину на растопку. Дров у них было мало - они боялись уходить далеко от дома. И теперь Садор стоял, опершись на клюку, и смотрел на недоделанный трон Хурина, задвинутый в угол.
- Придется и его пустить на дрова, - сказал он. - Теперь приходится думать лишь о самом насущном.
- Не надо, не ломай его пока, - попросил Турин. - Может, отец еще вернется - он обрадуется, когда увидит, что ты сделал, пока его не было.
- Пустая надежда хуже страха, - сказал Садор. - Надеждами зимой не согреешься.
Он погладил резную спинку, и вздохнул.
- Зря только время тратил, - сказал он. - Правда, не могу сказать, что провел его плохо. Но такие безделушки недолговечны. Видно, вся польза от них - что делать их радостно. Так что, пожалуй, верну я тебе твой подарок.
Турин протянул руку, но тут же отдернул.
- Мужи не берут обратно своих даров.
- Но ведь он же мой? - спросил Садор. - Разве я не могу отдать его, кому захочу?
- Можешь, - ответил Турин, - но только не мне. А потом, почему ты хочешь его отдать?
- Мало надежды, что он пригодится мне для достойного дела, - вздохнул Садор. - Теперь Лабадала ждет лишь рабская работа.
- А что такое раб? - спросил Турин.
- Раб - это бывший человек. С ним обращаются, как со скотиной. Его кормят, только чтобы он не умер, живет он только затем, чтобы работать, а работает только под страхом побоев или смерти. А эти головорезы - они могут избить или убить просто для забавы. Я слышал, что они отбирают самых быстроногих юношей и травят их собаками. Да, они лучше учились у орков, чем мы - у Дивного народа.
- Теперь я понимаю, - сказал Турин.
- То-то и горе, что тебе приходится понимать такие вещи - в твои-то годы, - сказал Садор. Тут он заметил изменившееся лицо Турина.
- Что ты понимаешь?
- Почему мама отсылает меня, - ответил Турин, и глаза его наполнились слезами.
- А-а, вот оно что! - кивнул Садор. - Чего же она ждала-то? - пробормотал он себе под нос. Но вслух сказал:
- По-моему, плакать тут не о чем. Только больше не рассказывай о том, что задумала твоя мать - ни Лабадалу, ни кому другому. В наше время и у стен бывают уши, и это не уши друзей.
- Но мне же надо поговорить с кем-нибудь! - воскликнул Турин. - Я тебе всегда все рассказывал. Я не хочу уходить от тебя, Лабадал. И из дома, от мамы не хочу уходить.
- Но если ты останешься, - возразил Садор, - дому Хадора скоро придет конец - теперь ты, наверно, понимаешь это? Лабадал не хочет, чтобы ты уходил. Но Садор, слуга Хурина, будет рад знать, что вастакам не добраться до сына Хурина. Ну-ну, ничего не поделаешь, приходится прощаться. Может, возьмешь мой нож на память?
- Нет! - сказал Турин. - Мама посылает меня к эльфам, к королю Дориата. Там мне другой нож дадут, такой же. А тебе, Лабадал, я ничего прислать не смогу. Я буду далеко, и совсем-совсем один.
И Турин разрыдался. Но Садор сказал ему:
- Это что такое? Разве это сын Хурина? Я слышал, как сын Хурина однажды сказал: "Когда я стану большой, я пойду служить эльфийскому королю".
Тогда Турин вытер слезы и сказал:
- Хорошо. Раз сын Хурина так сказал, он должен сдержать слово. Я пойду. Только почему-то, когда я говорю, что сделаю то-то и то-то, потом все выходит совсем не так, как я думал. Мне теперь не хочется идти. Я постараюсь больше не говорить таких вещей.
- Да, так будет лучше, - сказал Садор. - Все так учат, но мало кто так поступает. Не загадывай вперед. Нынешнего дня больше чем достаточно.
И вот Турина собрали в дорогу. Он простился с матерью и втайне отправился в путь с двумя провожатыми. Но когда спутники Турина велели ему взглянуть в последний раз на дом отца своего, боль расставания пронзила Турина, словно острый меч, и мальчик вскричал:
- Морвен, Морвен, когда же я увижусь с тобой!
А Морвен стояла на пороге, и когда лесное эхо донесло до нее крик сына, она так вцепилась в дверной косяк, что кровь брызнула из-под ногтей. То было первое горе Турина.
* * *
В начале следующего года Морвен родила девочку и дала ей имя Ниэнор, что значит Скорбь. Но когда это случилось, Турин был уже далеко. Долог и мучителен был его путь, ибо земли те уже попали под владычество Моргота. Но провожатые Турина, Гетрон и Гритнир, хотя молодость их пришлась на дни Хадора и теперь они были стары, состарившись, не утратили отваги, и хорошо знали дорогу, ибо в былые времена немало постранствовали по Белерианду. И так, ведомые судьбой и собственным мужеством, они перевалили через Тенистые горы, спустились в долину Сириона, прошли Бретильский лес и, наконец, усталые и измученные, достигли границ Дориата. Но здесь их опутали чары королевы, и странники заблудились. Долго скитались они по дремучему лесу без путей и дорог, и вот у них вышли все припасы. Они были близки к смерти, ибо с Севера надвигалась суровая зима; но не столь легка была судьба Турина. Когда путники совсем уже отчаялись, вдали вдруг раздалось пение рога. То Белег Могучий лук, первый из охотников тех времен, живший вблизи рубежей Дориата, травил дичь в приграничных лесах. Он услышал крики путников, и поспешил на помощь. Белег накормил и напоил их, а потом спросил, кто они и откуда. Услышав ответ, Белег проникся изумлением и жалостью. Турин ему понравился - мальчик красотой пошел в мать, а глаза у него были отцовские, и он был силен и крепок.
- Чего же ты хочешь от Тингола? - спросил Белег мальчика.
- Мне хотелось бы стать его дружинником. Я хочу воевать с Морготом, чтобы отомстить за отца.
- Очень может быть, что твое желание исполнится, когда ты подрастешь, - сказал Белег. - Ты еще мал, но уже теперь видно, что ты будешь могучим воином, достойным сыном Хурина Стойкого, если только это возможно.
Ибо имя Хурина чтили во всех землях эльфов. Поэтому Белег с радостью согласился проводить странников. Он отвел их в дом, где жил тогда с другими охотниками, и отправил гонца в Менегрот. Когда посланец принес ответ, что Тингол и Мелиан согласны принять сына Хурина и его спутников, Белег тайными тропами отвел их в Сокрытое королевство.
И вот Турин вышел к большому мосту через Эсгалдуин и переступил порог чертогов Тингола. Еще дитя, узрел он чудеса Менегрота, невиданные никем из смертных, кроме одного только Берена. И Гетрон поведал Тинголу и Мелиан просьбу Морвен; и Тингол принял их ласково, и в память о Хурине, отважнейшем ? из людей, и родиче его [своем?] Берене взял Турина к себе на колени. И те, кто видел это, немало дивились, ибо это означало, что Тингол усыновляет Турина, а в те времена не было принято, чтобы короли усыновляли чьих бы то ни было детей, и с тех пор не случалось, чтобы эльфийский владыка усыновил человека. И сказал Тингол Турину:
- Отныне это твой дом, сын Хурина, и ты всегда будешь мне сыном, хотя ты и человек. Мудрость обретешь ты, неведомую прочим смертным, и в руки тебе вложат оружие эльфов. Быть может. наступит время, когда ты вновь обретешь земли твоих отцов в Хитлуме; но до тех пор живи здесь в любви и мире.
Так Турин стал жить в Дориате. С ним ненадолго остались и его провожатые, Гетрон и Гритнир. Но они торопились вернуться в Дор-ломин, к своей госпоже. Однако Гритнира одолели старость и болезни, и он остался при Турине до самой смерти. А Гетрон отправился в обратный путь, и Тингол снарядил с ним отряд эльфов, и они несли Морвен послание от Тингола. И вот наконец достигли они дома Хурина. Когда Морвен узнала, что Турина с почетом приняли во дворце Тингола, на сердце у нее полегчало. Эльфы привезли ей от Мелиан богатые дары и приглашение отправиться в Дориат вместе с воинами Тингола. Ибо Мелиан была мудра и предвидела будущее, и надеялась, что так удастся расстроить злой замысел Моргота. Но гордость и надежда все еще не дозволяли Морвен покинуть свой дом; к тому же Ниэнор была еще грудным младенцем. Поэтому Морвен поблагодарила дориатских эльфов, но отклонила приглашение. Скрывая свою бедность, она одарила посланцев последними золотыми вещами, что оставались у нее, и отправила с ними Тинголу Шлем Хадора.
А Турин все ждал, когда же вернутся посланцы; и когда они приехали, он убежал в лес и долго плакал: он знал о приглашении Мелиан, и надеялся, что Морвен приедет. То было второе горе Турина.
Когда Мелиан услышала ответ Морвен, она сильно опечалилась, ибо угадала мысли Морвен. И поняла Мелиан, что судьбы, предвиденной ею, так просто не избегнуть.
Шлем Хадора вручили Тинголу. Шлем тот был выкован из серебристо-серой стали, украшен золотом и исписан рунами победы. Великая сила была в том шлеме, ибо владелец его мог не страшиться ни ран, ни смерти: любой меч ломался об этот шлем, любая стрела отлетала в сторону. Выковал его Тэльхар, прославленный мастер из Ногрода. Забрало шлема было устроено как те пластины, которыми гномы защищали глаза, работая у горна, и лицо того, на ком был этот шлем, наводило ужас на врагов, и притом было надежно защищено от стрел и пламени. На верхушке шлема, как вызов врагам, красовалась золотая драконья голова - этот шлем сделали вскоре после того, как дракон Глаурунг впервые выполз из врат Моргота. Часто надевал этот шлем в битву Хадор, а после него - Галдор, и радовалось сердце воинов Хитлума, когда они видели Золотого Дракона на поле боя, и кричали они:
- Дракон Дор-ломина достойней золотого змея Ангбанда!
Но шлем тот был создан не для людей, а для Азагхала, владыки Белегоста, убитого Глаурунгом в Год Скорби . Азагхал отдал его Маэдросу, в благодарность за то, что тот спас его жизнь и имущество, когда Азагхал попал в оркскую засаду на Гномьей дороге в восточном Белерианде . Маэдрос же послал его в дар Фингону, с которым они часто обменивались дарами, в память о том, как Фингон загнал Глаурунга в Ангбанд. Но во всем Хитлуме нашлось лишь два воина, которым было по силам носить гномий шлем - Хадор и сын его Галдор. И потому, когда Хадор стал владыкой Дор-ломина, Фингон вручил шлем ему. По несчастью, вышло так, что на Галдоре не было этого шлема в тот день, когда он защищал Эйтель Сирион, ибо враг напал внезапно, и Галдор выбежал на стену с обнаженной головой, и в глаз ему попала оркская стрела. Но для Хурина Драконий шлем был слишком тяжел, и он не хотел его носить, говоря:
- Я предпочитаю встречать врага с открытым лицом.
Но он считал этот шлем одним из величайших сокровищ своего рода.
Надо сказать, что сокровищницы Тингола в Менегроте были полны всякого оружия: доспехов с узором, подобным рыбьей чешуе, сияющих, как река под луной; мечей и секир, щитов и шлемов, созданных самим Тэльхаром или его учителем, Гамиль Зираком древним, или эльфийскими кузнецами, что были еще искуснее гномов. Ибо Тингол получил в дар немало вещей, принесенных из Валинора и созданных самим Феанором в расцвете его мастерства - а ему не было равных с начала мира. И все же Тингол любовался шлемом так, словно сокровищницы его были скудны, и сказал он учтиво:
- Воистину, благородные чела венчал он некогда, чела предков Хурина.
И тут пришла ему новая мысль, и велел он позвать к себе Турина, и сказал ему, что Морвен шлет своему сыну бесценный доспех, сокровище его отцов.
- Прими ныне Драконий шлем Дор-ломина, - сказал он отроку, - а когда настанет тебе время надеть его, носи с честью.
Но Турин был еще слишком мал, и не мог даже поднять шлема, и не обратил на него внимания, ибо тоска томила его.

Турин среди изгоев.

Теперь речь снова пойдет о Турине. Он, считая себя изгоем и думая, что король станет преследовать его, не вернулся к Белегу, на северные границы Дориата, а отправился на запад, тайно покинул Хранимое Королевство и очутился в лесах к югу от Тейглина. До Нирнаэт в тех лесах жило немало людей. Они селились отдельными хуторами. Они были по большей части из народа Халет, но не признавали никаких владык; кормились они охотой и хлебопашеством, пасли свиней в дубравах и обрабатывали огороженные лесные вырубки. Но теперь многие из них погибли или ушли в Бретиль, а все, кто остался, жили в страхе из-за орков и изгоев. Ибо в те жестокие времена в глуши жило немало бездомных и отчаявшихся людей. По большей части то были несчастные беглецы, уцелевшие в битвах, или покинувшие свои земли, разоренные войной; но были среди них и такие, кого изгнали в глушь за преступления. Эти изгои кормились тем, что можно было добыть в лесу, но зимой, в голодное время, они делались опаснее волков, и те, кто еще держался за свои дома и земли, так и звали их: гаурвайт, люди-волки. И вот человек пятьдесят таких изгоев сбились в шайку и разбойничали у границ Дориата. Их ненавидели не меньше орков среди них было немало подонков, готовых перегрызть глотку своим же родичам. Самым отчаянным из них был некий Андрог - его изгнали из Дор-ломина за то, что он убил женщину. Были там и другие из той земли: Алгунд, спасшийся из Нирнаэт, самый старый из разбойников, и человек, называвший себя Форвегом. Форвег был главарем шайки. Белокурый, с бегающими глазами, был он высок и отважен, но вел себя недостойно адана из народа Хадора. Разбойники держались начеку и всегда, и в походе, и на стоянке, высылали дозорных, и потому, когда Турин забрел в их владения, они вскоре заметили его. Они выследили Турина, окружили его, и, выйдя на поляну, через которую бежал ручей, он внезапно увидел вокруг себя людей с обнаженными мечами и луками наготове.
Турин остановился.
- Кто вы такие? - спокойно спросил он. - Раньше я думал, что лишь орки охотятся на людей, но теперь вижу, что ошибался.
- Да, ошибался, и еще пожалеешь об этом, - ответил Форвег. - Это наши владения, и чужаков мы сюда не пускаем. Если у чужака не найдется выкупа, ему придется поплатиться жизнью.
- Выкупа у меня не найдется, - рассмеялся Турин, - я всего лишь нищий изгой. Если не верите, можете обыскать меня, когда убьете, но это вам дорого обойдется.
Однако похоже было, что смерть его близка: разбойники натянули луки и ждали лишь приказа главаря - мечом до них было не дотянуться. Но на берегу ручья валялось немало камней, и Турин, видя это, внезапно нагнулся, как раз в тот миг, когда один из разбойников, разозлившись на гордые речи Турина, спустил тетиву. Но стрела пролетела мимо цели, а Турин, выпрямившись, метко запустил в стрелка камнем. Тот рухнул наземь с разбитой головой.
- Вам было бы больше пользы, если бы взяли меня к себе, на место этого несчастного, сказал Турин, и, обернувшись к Форвегу, добавил: Ты, что ли, здесь главный? Что ж ты позволяешь своим стрелять без приказа?
- Я этого не позволял, - ответил Форвег, - но его быстро наказали. Я возьму тебя вместо него, если ты будешь послушнее.
Но двоим разбойникам это не понравилось. Один из этих двоих был другом убитого. Его звали Улрад.
- Хорошенькое дело! - воскликнул он. - Убил одного из лучших людей, и его за это примут в шайку!
- Он сам напросился, - возразил Турин. - А что до того, кто лучше - я предлагаю вам обоим померяться со мной силой, с оружием или голыми руками, и тогда будет видно, гожусь ли я на его место.
С этими словами Турин шагнул в их сторону, но Улрад отступил и меряться силами не захотел. Другой опустил лук и смерил Турина взглядом. Это был Андрог из Дор-ломина. Наконец он покачал головой.
- Не-ет, я тебе не ровня, - сказал он. - Да и никто из нас, по-моему. Ладно, будь с нами, я не против. Вот только лицо у тебя какое-то странное - опасный ты человек. Как твое имя?
- Я зовусь Нейтаном, "невинно осужденным", - ответил Турин, и с тех пор разбойники звали его Нейтаном. Он сказал им только, что пострадал от несправедливости (и всегда готов был поверить тем, кто говорил о себе то же самое), но не рассказывал ни о своей жизни, ни откуда он родом. Но разбойники видели, что он знатен, и что, хотя при нем нет ничего, кроме оружия, оружие у него эльфийское. Он скоро завоевал их уважение, ибо был силен и отважен, и был лучшим следопытом, чем они; и товарищи доверяли ему, ибо он не был жаден и мало заботился о себе; но его боялись, ибо он мог внезапно вспылить, а они не понимали причины его гнева. В Дориат Турин вернуться не мог, да и гордость не позволяла; в Нарготронд, со времен гибели Фелагунда, никого не принимали. Народом Халет, людьми Бретиля, он пренебрегал, считая их ниже себя; а отправиться в Дор-ломин он не решился, ибо все пути были перекрыты, и Турин думал, что в одиночку нечего надеяться перейти Тенистые Горы. Так Турин и остался с изгоями; ибо невзгоды жизни в глуши легче переносить, когда рядом есть хоть какие-то люди. Турин хотел жить, и не мог постоянно ссориться со своими товарищами, а потому ему приходилось смотреть сквозь пальцы на их злодеяния. Но временами в нем пробуждались жалость и стыд, и тогда он бывал опасен во гневе. Так жил он до конца того года, и пережил трудную, голодную зиму, а потом пришло Пробуждение, а за ним ласковая весна.
Так вот, как уже говорилось, в лесах к югу от Тейглина еще были отдельные хутора людей, отважных и бдительных, хотя теперь их оставалось немного. Они не любили изгоев, и не особенно жалели их, но зимой, в холода, оставляли в лесу кое-какие съестные припасы, так, чтобы гаурвайт могли найти их - они надеялись, что это убережет их дома от нападения оголодавших изгоев. Но изгои были не более способны на благодарность, чем звери и птицы, так что лесных жителей защищали в основном собаки и заборы. Земли каждого хутора были обнесены изгородью из колючего кустарника, а вокруг домов шел вал с частоколом; отдельные хутора были связаны торными тропами, и жители могли позвать на помощь, трубя в рог.
Когда наступила весна, гаурвайт стало опасно бродить вблизи домов лесных жителей - те могли собраться и устроить на них облаву. Турин никак не мог понять, почему же Форвег не уведет их прочь. На юге, где никто не жил, теперь было вдоволь еды, время было хорошее, и в глуши было безопаснее. Однажды Турин заметил, что Форвег куда-то исчез вместе со своим другом Андрогом; но когда он спросил у товарищей, где они, те только расхохотались.
- По делам, должно быть, ушли, - сказал ему Улрад. - Вот вернутся, и сразу двинемся. Боюсь, придется нам поторопиться - если они не притащат за собой целый осиный рой, считай, нам повезло.
Солнце сияло, молодая листва ярко зеленела. Турин вдруг почувствовал отвращение к грязному биваку разбойников, и решил пройтись по лесу. Против воли вспоминал он Сокрытое Королевство, и в ушах у него звенели дориатские имена цветов, как отзвуки полузабытого наречия. Но внезапно он услышал крики в лесу, и из орешника навстречу ему выбежала насмерть перепуганная девушка. Одежда ее была изодрана о сучья. Девушка споткнулась и упала, задыхаясь. Вслед за ней из кустов выбежал мужчина. Турин, выхватив меч, разрубил ему голову, и только когда тот рухнул наземь, увидел, что это Форвег.
Турин остановился в замешательстве, глядя на окровавленную траву, но тут из кустов выбежал Андрог, и тоже застыл в недоумении.
- Скверное дело, Нейтан! - воскликнул он, обнажая меч; но Турин уже остыл, и сухо сказал Андрогу:
- А где же орки? Ты, должно быть, обогнал их - так торопился защитить ее?
- Орки? - удивился Андрог. - Ну, дурак! Разбойник, называется! У нас нет законов, что хотим, то и делаем. Займись своими делами, Нейтан, и не лезь в наши.
- Я и не собираюсь, - ответил Турин. - Но сейчас ты стоишь у меня на дороге. Оставь женщину мне, а не то отправишься вслед за Форвегом.
- Ах, вот оно что! - расхохотался Андрог. - Так бы сразу и говорил. Я с тобой в одиночку спорить не собираюсь - а вот что ребята скажут про это убийство?
Девушка поднялась и взяла Турина за руку. Она взглянула на убитого, потом на Турина, и глаза ее наполнились радостью.
- Убей его, господин! - попросила она. - Убей этого тоже, и идем к нам. Если ты принесешь их головы, мой отец, Ларнах, обрадуется. Он хорошо награждает за головы "Волков".
Но Турин не ответил, и спросил у Андрога:
- Далеко она живет?
- Где-то в миле отсюда, - ответил тот, - в доме с частоколом. Она бродила по лесу.
- Тогда беги домой, - сказал Турин девушке, - и скажи отцу, чтобы получше смотрел за тобой. А рубить головы своим товарищам я не стану ни ради дружбы твоего отца, ни ради чего другого.
Он убрал меч в ножны.
- Идем к нашим, - сказал он Андрогу. - А если хочешь похоронить своего атамана, тебе придется заняться этим самому. Да поторапливайся вдруг за нами погонятся. Оружие с него сними!
И Турин ушел. Андрог проводил его взглядом, и долго морщил лоб, словно загадку разгадывал.
Вернувшись к биваку, Турин увидел, что разбойники беспокоятся: они слишком долго задержались здесь, вблизи охраняемых поселений, и теперь злились на Форвега.
- Он там развлекается, и расплачиваться придется нам, - ворчали они.
- Так выберите нового главаря! - сказал Турин, появившись перед ними. - Форвег больше не главарь - он мертв.
- Откуда ты знаешь? - спросил Улрад. - Вы что, полезли за медом в один улей, а его пчелки покусали?
- Нет, - ответил Турин. - Пчелок не было. Это я его убил. Но Андрога я не тронул, он скоро придет.
И Турин рассказал разбойникам все, что произошло, и назвал подлецами тех, кто творит такие дела. Он еще не кончил рассказа, как из леса появился Андрог. Он нес оружие Форвега.
- Эй, Нейтан! - крикнул он. - Никто за нами не гонится. Она, верно, надеется снова повидаться с тобой.
- Если будешь издеваться надо мной, - пригрозил Турин, - я, пожалуй, пожалею, что не отдал ей твою голову. Рассказывай все, да покороче.
И Андрог рассказал все как было.
- Не знаю, что там понадобилось Нейтану. Во всяком случае, не то, что нам. Когда я прибежал, Форвег был уже мертв. Девчонке это понравилось, и она позвала его с собой, и попросила наши головы вместо свадебного подарка. Но он отказался и отправил ее к отцу. Не могу понять, что он не поделил с начальником. Однако он оставил мне мою голову, и за это я ему очень признателен.
- Значит, это ложь, что ты из народа Хадора, - сказал Турин. - Ты, должно быть, из рода Улдора Проклятого, тебе бы в Ангбанде служить. Слушайте все! - воскликнул он. - Выбирайте: или я стану вашим главарем вместо Форвега, или уйду из шайки. А хотите убить меня - попробуйте! Будем драться, пока вы меня не убьете - или пока я вас не перебью.
Тут многие схватились за оружие, но Андрог воскликнул:
- Стойте! В голове, что он оставил на плечах, есть капелька ума. Если мы станем драться с ним, многие погибнут зря, а добьемся мы только того, что прикончим лучшего среди нас, - Андрог рассмеялся: - Все повторяется, теперь, как тогда, когда он пришел к нам. Он убивает, чтобы расчистить себе место. В тот раз это пошло нам на пользу - думаю, что и теперь выйдет не хуже: может, с ним мы добьемся лучшей участи, чем рыться по чужим помойкам.
А старый Алгунд добавил:
- Лучший среди нас... Было время, когда любой из нас сделал бы то же самое, если бы духу хватило. Но мы многое забыли. Может, в конце концов он сумеет привести нас домой...
И тут пришло Турину на ум, что этот маленький отряд мог бы помочь ему создать собственное свободное владение. И взглянул он на Алгунда с Андрогом, и молвил:
- Домой, говорите? Высоки и холодны Тенистые горы, что преграждают нам путь туда. А за ними - народ Улдора, а вокруг - орды Ангбанда. Если такие преграды не страшат вас, семижды семь воинов, то я могу повести вас к дому. Только далеко ли мы уйдем, прежде чем повстречаем свою смерть?
Все молчали. Турин заговорил снова.
- Так согласны вы, чтобы я был вашим вождем? Для начала я уведу вас в глушь, туда, где никто не живет. Может, там нам повезет, а может и нет - но нас хотя бы не будут так ненавидеть свои же сородичи.
И тогда все люди из народа Хадора собрались вокруг него и провозгласили его вождем; и прочие согласились, хотя и не столь охотно. И Турин тотчас увел их из тех мест .
Многих посланцев разослал Тингол на поиски Турина по Дориату и в земли вокруг него; но в тот год, когда он бежал, напрасно искали его, ибо никто не знал и не подозревал, что он среди изгоев, врагов людей. Когда наступила зима, все они вернулись к королю - все, кроме Белега. Все прочие ушли, но он в одиночку продолжал поиски.
А тем временем в Димбаре и на северных границах Дориата стало неспокойно. Драконий Шлем не являлся более в битвах, и Могучий Лук тоже исчез; прислужники Моргота осмелели и умножились. Зима наступила и прошла, а по весне натиск возобновился: Димбар был захвачен, и люди Бретиля были в страхе, ибо враги бродили вдоль всех их границ, только на юге их не было.
Минул почти год с тех пор, как Турин бежал из Дориата, а Белег все искал его, начиная терять надежду. В своих скитаниях он забрел на север до самых Перекрестий Тейглина. Там до Белега дошли дурные вести о набегах орков из Таур-ну-Фуина, и он повернул назад; и вышло так, что он набрел на дома лесных жителей вскоре после того, как Турин ушел из тех мест. И там услышал он странную историю. Появился в лесах высокий, благородный воин - эльфийский воин, говорили иные, - и убил одного из гаурвайт, и спас дочь Ларнаха, за которой они гнались.
- Он был очень гордый, - говорила Белегу дочь Ларнаха, - глаза такие светлые, на меня и не взглянул. Но он назвал Волков своими товарищами, и не захотел убить того, что стоял рядом - и тот человек знал, как его зовут. Он назвал его Нейтаном.
- Можешь ли ты разгадать эту загадку? - спросил Ларнах у эльфа.
- Увы, да, - ответил Белег. - Этот человек, о котором вы рассказываете - тот самый, кого я ищу.
Он больше ничего не сказал лесным жителям о Турине, но предупредил их, что на севере собираются тучи.
- Скоро в этот край явятся банды орков, - сказал он, - и вам с ними не справиться, их будет слишком много. В этом году вам придется наконец выбирать между своей вольностью и своей жизнью. Уходите в Бретиль, пока не поздно!
И Белег поспешно отправился разыскивать логово изгоев и следы, по которым их можно было бы найти. Он скоро нашел их; но Турин опередил его на несколько дней, и шел он очень быстро, боясь, что лесные жители станут преследовать их; и он пустил в ход все свое искусство, чтобы замести следы и запутать любого, кто попытался бы их догнать. Они редко проводили две ночи на одном месте, и почти не оставляли следов. Так и вышло, что даже сам Белег напрасно пытался отыскать их. Иногда он находил едва приметные знаки или узнавал о прошедших людях от лесных тварей, с которыми ему удавалось поговорить, и тогда он почти настигал их, но, придя на место их становища, неизменно находил его опустевшим: они день и ночь были начеку и, едва заметив, что кто-то приближается к ним, сразу снимались и уходили.
- Увы! - говорил Белег. - Слишком хорошо научил я этого сына людей искусству следопыта! Можно подумать, здесь прошел отряд эльфов.
Но и изгои заметили, что их преследует какой-то неутомимый охотник, который ни разу не попался им на глаза, но оторваться от него было невозможно; и они забеспокоились .
Вскоре, как и опасался Белег, орки перешли Бритиах. Хандир из Бретиля встретил их со всем войском, какое мог собрать, и потому они ушли на юг, за Перекрестья Тейглина, ища добычи. Многие из лесных жителей послушались совета Белега и отослали своих женщин и детей в Бретиль, прося убежища. Этим удалось спастись, ибо они перешли Перекрестья вовремя; но вооруженные воины, которые вышли позднее, встретились с орками и потерпели поражение. Некоторым удалось пробиться в Бретиль, но многие погибли или попали в плен; а орки напали на хутора, разграбили и сожгли их. После этого они сразу же повернули на запад, к Дороге, ибо теперь они хотели как можно скорее вернуться на Север с награбленным добром и пленными.
Но разведчики изгоев скоро заметили их; им было мало дела до пленных, но добыча орков, что они награбили у лесных жителей, разожгла их алчность. Турину казалось опасным выдавать оркам свое присутствие, пока не стало известно, сколько их; но изгои не хотели его слушать: в глуши они терпели нужду во многом, и уже начали жалеть, что выбрали Турина главарем. Поэтому Турин взял себе в напарники некого Орлега, и отправился вдвоем с ним на разведку; он передал начальство над шайкой Андрогу и велел затаиться и сидеть тихо, пока он не вернется.
Надо сказать, что орков было гораздо больше, чем изгоев, но они находились в тех краях, куда орки редко осмеливались забредать, и к тому же им было известно, что за Дорогой лежит Талат Дирнен, Хранимая Равнина, которую стерегут разведчики и соглядатаи из Нарготронда; поэтому орки боялись нападения и держались начеку, и в лесах вдоль дороги по обеим сторонам движущегося войска крались разведчики. Так и вышло, что Турина и Орлога заметили: три разведчика наткнулись на них в кустах. Двоих они убили; но третий вырвался и бросился бежать, вопя: "Голуг! Голуг!" - так они называли нолдоров. И орки тотчас принялись бесшумно прочесывать лес. Тогда Турин, видя, что ускользнуть вряд ли удастся, решил хотя бы сбить их со следа и увести подальше от своих людей. Услышав крики "Голуг!", он понял, что орки боялись соглядатаев из Нарготронда, и бросился на запад вместе с Орлогом. За ними тотчас погнались, и, как они ни петляли, их в конце концов выгнали из леса; тут их заметили и, когда они пытались пересечь дорогу, Орлога подстрелили. Но Турина спасла эльфийская кольчуга, и он скрылся в пустынных землях за дорогой; он был быстроног и ловок, и ему удалось оторваться от врагов, хотя пришлось забраться далеко в незнакомые земли. Тогда орки, боясь, что их заметят эльфы из Нарготронда, перебили пленных и поспешно ушли на север.
Прошло три дня, а Турина и Орлога все не было. Некоторые из изгоев стали говорить, что пора уйти из пещеры, где они прячутся; но Андрог был против. Спор был в разгаре, как вдруг перед ними появилась серая фигура. Белег наконец нашел их. Он приблизился к ним безоружным, протянув пустые руки; но они в страхе вскочили, и Андрог, подкравшись сзади, накинул на эльфа петлю и стянул ему руки.
- Стеречь надо лучше, если не любите гостей, - сказал Белег. - Что вы на меня набросились? Я пришел как друг, и ищу друга. Я слышал, что вы зовете его Нейтаном.
- Его нет, - сказал Улрад. - А откуда ты знаешь, как мы его зовем? Должно быть, давно следил за нами?
- Он за нами давно следил, - подтвердил Андрог. - Так вот кто нас преследовал все это время! Ну что ж, теперь-то мы, должно быть, узнаем, что ему надо.
И он велел привязать Белега к дереву у пещеры; эльфа связали по рукам и ногам и стали допрашивать. Но Белег на все вопросы отвечал лишь одно:
- Я был другом этому Нейтану с тех пор, как мы впервые встретились в лесу - он тогда был еще ребенком. Я пришел к нему с добром, и принес ему добрые вести.
- Давайте убьем его, и избавимся от этого соглядатая, - сказал разгневанный Андрог. Андрог с завистью поглядывал на большой лук Белега: он сам был стрелком. Но некоторые изгои, более милосердные, воспротивились этому, и Алгунд сказал:
- Может, вождь еще вернется; и когда он узнает, что лишился и друга, и добрых вестей, ты об этом сильно пожалеешь.
- Не верю я этому эльфу, - сказал Андрог. - Это лазутчик дориатского короля. А если ему в самом деле есть что сказать, пусть скажет нам; а мы посмотрим, стоят ли эти вести того, чтобы оставлять его в живых.
- Я дождусь вашего главаря, - ответил Белег.
- Тогда стой тут, пока у тебя язык не развяжется, - сказал Андрог.
И по наущению Андрога они оставили Белега стоять у дерева без пищи и воды, а сами сидели перед ним, пили и ели; но Белег молчал. Так прошло два дня и две ночи. Разбойники забеспокоились и разозлились. Они решили уйти; и теперь большинство было за то, чтобы убить эльфа. Когда стемнело, все разбойники собрались вокруг дерева, и Улрад принес головню из костерка, что горел у входа в пещеру. Но тут вернулся Турин. Он подошел неслышно, как всегда, остановился в тени за спиной у разбойников, и увидел при свете факела изможденное лицо Белега.
Его словно громом поразило, и его глаза, давно уже сухие, наполнились слезами, словно в его сердце вдруг растаял лед. Турин бросился к дереву.
- Белег! Белег! Как ты попал сюда? Кто посмел связать тебя?
Он в мгновение ока рассек веревки, и Белег рухнул ему на руки.
Когда Турину рассказали, как было дело, он разгневался на своих людей; но поначалу он думал только о Белеге. Хлопоча над другом, он вспоминал свою жизнь в лесу, и готов был сгореть от стыда. Сколько раз разбойники убивали чужаков, пойманных вблизи стоянки или на дороге - а он не препятствовал им! И сам он не раз дурно отзывался о Тинголе и о Серых эльфах - и если с ними обращаются как с врагами, в этом есть и его вина. И он повернулся к своим людям и с горечью сказал:
- Как же вы жестоки! И жестоки без нужды. Не случалось раньше, чтобы мы мучили пленных. Живем мы, как орки - что ж удивляться, если и ведем мы себя по-орочьи? Беззаконны и бессмысленны были все дела наши, ибо служили мы лишь самим себе, и разжигали ненависть в сердце своем.
Но Андрог возразил:
- Кому же нам и служить, как не самим себе? И почему мы должны кого-то любить, если все ненавидят нас?
- По крайней мере, я больше не подниму руки ни на эльфа, ни на человека, - ответил Турин. - У Ангбанда и без меня довольно прислужников. Если другие не согласны дать такую же клятву, я стану жить один.
Тут Белег открыл глаза и приподнял голову.
- Не один! - сказал он. - Выслушай наконец мои вести. Ты не изгнанник, и напрасно носишь ты имя Нейтан. Все твои вины прощены. Тебя искали целый год, чтобы с честью призвать тебя вернуться на службу к королю. Нам очень не хватает Драконьего Шлема.
Но Турин не очень обрадовался этим вестям, и долго сидел молча: когда он услышал слова Белега, на него снова пала тень.
- Подождем до завтра, - вымолвил он наконец. - Тогда я решу. Как бы то ни было, завтра надо уходить отсюда - не все, кто ищет нас, желают нам добра.
- Добра нам никто не желает, - проворчал Андрог, и косо глянул на Белега.
К утру Белег уже пришел в себя - в те времена эльфы выздоравливали быстро. Он отвел Турина в сторону.
- Я думал, ты обрадуешься, - сказал он. - Ты ведь вернешься в Дориат?
И Белег принялся уговаривать Турина вернуться. Но чем больше он настаивал, тем больше упрямился Турин. Тем не менее он подробно расспросил Белега обо всем, что было на суде. Белег рассказал все, что знал. Наконец Турин спросил:
- Значит, я не ошибался, считая Маблунга своим другом?
- Скажи лучше, другом истины, - ответил Белег, - и это вышло к лучшему. Но почему же ты не сказал ему, что Саэрос первым напал на тебя? Все могло бы выйти по-другому. И теперь ты бы с честью носил свой шлем, а то опустился до такого, - добавил он, покосившись на разбойников, развалившихся у входа в пещеру.
- Быть может - если для тебя это значит "опуститься", - сказал Турин. - Быть может. Но вышло так. У меня слова застряли на губах. Он еще ни о чем меня не спросил, а в глазах у него был укор за то, чего я не совершал. Да, прав был король эльфов - я высоко возомнил о себе. И не откажусь от этого. И гордость не позволит мне вернуться в Менегрот, где все будут смотреть на меня с жалостью, как на нашалившего и повинившегося мальчишку. Меня прощать не за что, это мне подобает прощать. И я уже не мальчик, я мужчина, для человека я уже взрослый; а судьба сделала меня твердым.
Белег смутился.
- Чего же ты хочешь? - спросил он.
- Быть свободным, - ответил Турин. - "Будь свободен", - пожелал мне Маблунг на прощанье. Думается мне, что Тингол не будет настолько великодушен, чтобы принять моих товарищей по несчастью; а я с ними теперь не расстанусь, пока они не пожелают расстаться со мной. Я люблю их по-своему, даже самых отпетых, и то люблю. Они мои сородичи, и в каждом есть семя добра, которое может прорасти. Я думаю, они останутся со мной.
- Значит, твоим глазам доступно то, чего я не вижу, - заметил Белег. - Если ты попытаешься отвратить их от зла, они предадут тебя. Не доверяю я им, особенно одному.
- Как может эльф судить о людях?
- Как и обо всех остальных - по делам, - ответил Белег. Больше он ничего не сказал. Он не стал рассказывать Турину о том, что с ним так дурно обошлись из-за Андрога. Он боялся, что Турин не поверит ему, и порвется их былая дружба, боялся снова толкнуть Турина на недобрый путь.
- Ты говоришь, "быть свободным", друг мой Турин, - сказал он. Что ты имеешь в виду?
- Я хочу править своим народом, и вести собственную войну, - ответил Турин. - Если я раскаиваюсь, то лишь в одном: что сражался не только с Врагом людей и эльфов. И больше всего на свете я хотел бы, чтобы ты был рядом со мной. Останься!
- Если я останусь, я послушаюсь любви, а не мудрости, - возразил Белег. - Сердце говорит мне, что нам нужно вернуться в Дориат.
- И все-таки я не вернусь, - ответил Турин.
Белег снова принялся уговаривать его возвратиться на службу к Тинголу. Он говорил, что на северных границах Дориата не хватает воинов, что орки снова не дают покоя - они приходят из Димбара или из Таур-ну-Фуина через Анахский перевал. Но все его уговоры были напрасны. И тогда он сказал:
- Ты назвал себя твердым, Турин. Ты не просто тверд, ты упрям. Что ж, буду и я упрямым. Если хочешь быть рядом с Могучим Луком6 ищи меня в Димбаре - я возвращаюсь туда.
Турин долго сидел молча, борясь с гордыней, что не позволяла ему вернуться; и перед взором его проходили былые годы. Внезапно он очнулся от задумчивости, и спросил Белега:
- Послушай, та девушка, о которой ты говорил, - я ей очень обязан, но я совершенно ее не помню. Почему она следила за мной?
Белег странно посмотрел на него.
- Почему? - переспросил он. - Турни, неужели ты так всю жизнь и прожил, как во сне, не замечая ничего вокруг себя? Когда ты был мальчиком, Неллас бродила с тобой по лесам Дориата.
- Это было так давно... - сказал Турин. - По крайней мере, мне кажется, что мое детство было давным-давно, и все такое смутное... я отчетливо помню только отцовский дом в Дор-ломине. А почему я бродил по лесам с эльфийской девой?
- Наверно, она учила тебя тому, что знала сама, - ответил Белег. Ах, сын человеческий! Много в Средиземье печалей, кроме твоих собственных, и не только оружие наносит раны. Знаешь, я начинаю думать, что эльфам и людям лучше бы никогда не встречаться.
Турин ничего не ответил. Он только долго смотрел в глаза Белегу, словно пытался разгадать, что означают его слова. Но Неллас из Дориата больше ни разу не встречалась с Турином, и в конце концов его тень оставила ее .

Возвращение Турина в Дор-ломин

Наконец, измученный спешкой и дальней дорогой (ибо он без отдыха прошел более сорока лиг) Турин в первый морозный день достиг заводей Иврина, где некогда был он исцелен. Но теперь на месте озера была замерзшая лужа, и Турин не смог снова напиться из него.
Оттуда вышел он к перевалам, ведущим в Дор-ломин ; с Севера налетела жестокая метель, и дороги завалило снегом, и пути стали опасны. Двадцать лет и три года прошло с тех пор, как Турин шел этой дорогой, но он отчетливо помнил каждый шаг - так велика была печаль расставания с Морвен. И вот наконец вернулся он в земли, где прошло его детство. Все было пусто и голо; жители той земли оказались малочисленными и неотесанными, и говорили они на грубом языке вастаков, а былое наречие сделалось языком рабов или врагов.
Поэтому Турин пробирался осторожно, спрятав лицо и ни с кем не заговаривая; и наконец нашел он тот дом, что искал. Дом стоял пустым и темным, и поблизости не было ни души: Морвен ушла, и Бродда-Пришелец (тот, что силой взял в жены Аэрин, родственницу Хурина) разграбил ее дом и взял себе все, что осталось из ее имущества и всех ее слуг. Дом Бродды был ближе всех к старому дому Хурина, и туда-то и отправился Турин, сломленный скитаниями и горем, и попросился на ночлег; и его впустили, ибо Аэрин все еще поддерживала в этом доме некоторые добрые старые обычаи. Его усадили у огня со слугами и несколькими бродягами, почти такими же мрачными и измученными, как он сам; и Турин спросил, что нового слышно в этих краях.
Услышав его, все умолкли, и кое-кто отодвинулся подальше, косо глядя на чужака. Но один старый бродяга с клюкой сказал ему:
- Если уж говоришь на старом языке, господин, так говори потише, и не спрашивай о новостях. Что ты, хочешь, чтобы тебя избили, как вора, или вздернули, как вражеского соглядатая? С виду ты сойдешь и за того, и за другого. Хотя это значит всего лишь, - продолжал он, придвинувшись поближе и понизив голос, - что ты похож на человека из добрых старых времен, на одного из тех, кто пришел с Хадором в золотые дни, когда у людей на голове росли волосы, а не волчья шерсть. Здесь еще остался кое-кто из таких, только теперь все они либо нищие, либо рабы; кабы не госпожа Аэрин, не видать бы им ни очага, ни похлебки. Откуда ты, и что за новости хочешь узнать?
- Была здесь знатная женщина по имени Морвен, - ответил Турин. Давным-давно я жил у нее в доме. После долгих скитаний пришел я сюда, ища приюта и покоя, но не видно там ни огней, ни людей.
- Уже год как нету, - ответил старик. - Тот дом со времен страшной войны был скуден и огнем, и людьми; она ведь была из прежних - да ты ведь знаешь, должно быть, - она была вдовой нашего владыки, Хурина сына Галдора. Однако они не смели тронуть ее - боялись: была она гордая и прекрасная, как царица, пока горе не согнуло ее. Они звали ее ведьмой, и чурались ее. "Ведьма" - на нынешнем языке это значит всего лишь "друг эльфов". Но они ее ограбили. Пришлось бы ей с дочкой голодать, кабы не госпожа Аэрин. Говорят, она тайком помогали им, и этот хам Бродда, ее муж поневоле, часто бивал ее за это.
- А что же в этом году? - спросил Турин. - Что они, умерли, или их сделали рабынями? А может, орки на них напали?
- Наверно никто не знает, - ответил старик. - Но она исчезла вместе с дочерью. А этот Бродда ограбил ее дом и растащил все, что еще оставалось. Все забрал, до последней собаки, а людей ее сделали рабами кроме нескольких, кого, как меня, выгнали побираться. Я ведь много лет служил ей, а до нее - великому Владыке; зовут меня Садор Одноногий: будь проклят тот топор - кабы не он, лежать бы мне теперь в Великом Кургане. Как сейчас помню тот день, когда отослали Хуринова мальчика как же он плакал! - и она плакала, когда он ушел. Говорят, его отправили в Сокрытое Королевство.
Тут старик прервал свою речь, и с подозрением покосился на Турина.
- Я всего лишь старый болтун, - сказал он. - Не слушай меня! Приятно поговорить на старом наречии с тем, кто говорит на нем чисто, как в былые годы, но времена теперь дурные, и надо быть осторожным. Не все, кто говорит на светлом наречии, светлы душою.
- Это правда, - ответил Турин. - Моя душа мрачна. Но если ты принимаешь меня за шпиона с Севера или с Востока, немного же мудрости прибавили тебе годы, Садор Лабадал!
Старик, остолбенев, уставился на него; потом проговорил, весь дрожа:
- Выйдем на улицу! Там холодней, зато безопасней. Для дома вастака ты говоришь слишком громко, а я слишком много.
Когда они вышли во двор, Садор вцепился в плащ Турина:
- Ты говоришь, давным-давно ты жил в этом доме... Господин мой, Турин, сын Хурина, зачем ты вернулся? Наконец-то мои глаза и уши открылись: ведь у тебя голос отцовский. Лабадал - только маленький Турин называл меня так. Он не хотел меня обидеть - мы тогда были добрыми друзьями. Что же он ищет здесь теперь? Мало нас осталось, и все мы стары и безоружны. Те, что лежат в Великом Кургане - счастливее нас.
- Я не сражаться пришел, - сказал Турин, - хотя после твоих слов, Лабадал, мне захотелось драться. Но это потом. Я пришел за владычицей Морвен и Ниэнор. Что ты знаешь о них? Говори скорее!
- Почти ничего, господин мой, - ответил Садор. - Они ушли втайне. Ходили слухи, что их вызвал владыка Турин: мы ведь были уверены, что за эти годы он стал могучим владыкой, может, даже королем где-то в южных странах. Но, похоже, это не так.
- Не совсем, - ответил Турин. Был я владыкой в южных странах, это теперь я сделался бродягой. Но я не звал их к себе.
- Тогда не знаю, что и сказать тебе. Но госпожа Аэрин должна знать, я думаю. Ей были ведомы все замыслы твоей матери.
- Как же мне поговорить с ней?
- Вот этого не знаю. Плохо пришлось бы ей, если бы застали ее у дверей, в тайной беседе с бродягой из изничтоженного народа, не говоря уж о том, что вряд ил получится вызвать ее. А такому оборванцу, как ты, не дадут пройти в тот конец палаты, к высокому столу - вастаки схватят и изобьют, если не хуже.
И вскричал Турин во гневе:
- Ах, значит, мне нельзя ходить по палате Бродды, а не то изобьют? Пошли, и увидишь!
И с этими словами Турин вбежал в палату, откинул капюшон и, расталкивая всех, кто стоял на пути, зашагал к столу, где сидел хозяин дома со своей женой и прочими знатными вастаками. Слуги подбежали схватить его, но он швырнул их наземь и воскликнул:
- Есть ли главный в этом доме, или это орочье логово? Где хозяин?
Бродда вскочил в гневе.
- Я главный в этом доме! - воскликнул он.
Но прежде, чем он успел сказать что-то еще, Турин сказал:
- Видно, не перенял ты учтивых нравов, что царили в этой земле до вас. Неужто ныне вошло в обычай дозволять прислужникам оскорблять родичей жены хозяина? Ибо я родич госпожи Аэрин, и у меня к ней дело. Пройду ли я беспрепятственно, или по своей воле?
- Проходи, - хмуро проворчал Бродда, Аэрин же побледнела.
Тогда Турин прошел к высокому столу, остановился перед ним и поклонился.
- Прошу прощения, госпожа Аэрин, что вламываюсь к тебе таким образом, - произнес он, - но дело мое не терпит отлагательств, и я пришел за этим издалека. Я ищу Морвен, владычицу Дор-ломина, и дочь ее Ниэнор. Но дом ее пуст и разграблен. Что ты можешь поведать мне?
- Ничего, - ответила Аэрин в великом страхе - Бродда пристально смотрел на нее. - Я знаю только, что она ушла.
- Не верю, - сказал Турин.
Тут Бродда выскочил из-за стола - лицо его побагровело от пьяного гнева.
- Ну, хватит! - заорал он. - Чтоб моей жене перечил какой-то оборванец, что бормочет на языке рабов? Нет в Дор-ломине никакой владычицы. А эта Морвен, она была из племени рабов, и сбежала, как рабыня из-под стражи. И ты давай беги отсюда, да поживее, а не то велю повесить на первом дереве!
Тут Турин бросился на него, обнажил свой черный меч, схватил Бродду за волосы и откинул ему голову.
- Ни с места, - сказал он, - а не то быть ему без головы! Госпожа Аэрин, я попросил бы у тебя прощения еще раз, но, по-моему, этот мужлан причинял тебе лишь зло. Но теперь говори, и не отрицай истины! Не Турин ли я, Владыка Дор-ломина? Могу ли я приказывать тебе?
- Приказывай! - ответила она.
- Кто разграбил дом Морвен?
- Бродда, - ответила она.
- Когда она бежала, и куда?
- Год и три месяца прошло с тех пор, - ответила Аэрин. - Хозяин Бродда и прочие пришельцы с Востока, что живут поблизости, жестоко угнетали ее. Ее давно приглашали в Сокрытое Королевство; и вот наконец она отправилась в путь. В то время земли ненадолго освободились от напастей, - говорят, благодаря доблести Черного Меча из южных краев; но теперь опять все по-старому. Она думал, что ее сын живет там и ждет ее. Но если ты и вправду Турин, боюсь, все пошло вкривь и вкось.
Турин горько расхохотался.
- Вкривь и вкось? - воскликнул он. - Воистину, ведь пути Моргота всегда кривы!
И внезапно порыв черного гнева охватил его: ибо глаза его открылись, и спали с него последние нити чар Глаурунга, и познал он ложь, опутавшую его.
- Так значит, меня одурачили и отправили сюда, на позорную смерть, когда я мог бы с честью пасть у врат Нарготронда?
И показалось ему, что в ночи за стенами дома раздаются крики Финдуилас.
- Не первым умру я здесь! - воскликнул Турин. И он схватил Бродду, и в порыве отчаяния, прибавившем ему сил, поднял его в воздух и встряхнул, как собачонку.
- Морвен из племени рабов, говоришь? Ах ты, подлец, сын подлецов, вор, раб рабов!
И швырнул Бродду через стол, навстречу вастаку, который вскочил, собираясь броситься на Турина.
Бродда упал и сломал себе шею; Турин же, швырнув Бродду, прыгнул сам в ту же сторону, и перебил еще троих, что пытались спрятаться, ибо при них не было оружия. В палате зашумели. Вастаки, сидевшие поблизости, набросились бы на Турина, но было там немало людей из прежнего народа Дор-ломина: долго оставались они покорными слугами, но ныне они с криками подняли мятеж. Скоро в палате завязался бой, и хотя у рабов были лишь ножи да то, что попалось под руку, а вастаки были вооружены мечами и кинжалами, многие с той и с другой были убиты, а тут Турин бросился в гущу битвы и перебил всех вастаков, что оставались в палате.
Турин отдыхал, прислонясь к столбу, и пламя гнева его угасло. И подполз к нему старый Садор, и обнял его колени, ибо он был смертельно ранен.
- Трижды семь лет и больше - долго ждал я этого часа, - прошептал он. - А теперь уходи, уходи, государь! Уходи, и не возвращайся, пока не наберешь могучего войска. Они поднимут против тебя всю страну. Многим удалось бежать. Уходи, а то погибнешь здесь. Прощай!
И он осел на пол и умер.
- Умирающие говорят правду, - произнесла Аэрин. - Ты узнал, что хотел. Теперь уходи поскорее! И для начала - отправляйся к Морвен и утешь ее, а не то трудно будет простить все, что ты натворил здесь. Как ни тяжела была моя жизнь, ты своим насилием обрек меня на смерть. Пришельцы отомстят за эту ночь всем, кто был здесь. Опрометчивы твои деяния, сын Хурина, словно ты так и остался тем ребенком, которого я знала.
- А твой дух, Аэрин дочь Индора, слаб, как в те времена, когда я звал тебя тетей, и ты боялась всякой цепной собаки, - ответил Турин. Да, ты была создана для лучшего мира. Идем же со мной! Я отведу тебя к Морвен.
- Глубок снег на дорогах, но еще глубже - на моей голове, - отвечала она. - С тобой в глуши меня ждет такая же верная смерть, как здесь, с дикими вастаками. Того, что ты наделал, тебе не исправить. Уходи! Остаться - значит только ухудшить положение и без нужды обделить Морвен. Уходи, умоляю!
И Турин земно поклонился ей, повернулся и оставил дом Бродды; но все мятежники, кто был в силах, последовали за ним. Они направились к горам, ибо среди них были люди, хорошо знавшие лесные тропы, и беглецы благословляли снег, заметавший их следы. И потому, хотя охота началась быстро - много там было людей и псов, и слышалось ржанье коней, - им удалось уйти на юг, в горы. Оглянувшись, они увидели за собой алое зарево.
- Они подожгли дом, - сказал Турин. - Зачем бы это?
- Они? Да нет, государь - я думаю, что это она, - сказал человек по имени Асгон. - Воины часто ошибаются в тихих и терпеливых. Она сделала нам много добра, и ей это дорого обходилось. Не слаба она была духом, и всякому терпению есть предел.
Тогда некоторые, самые выносливые, кто мог выдержать зимнюю стужу, остались при Турине и провели его неведомыми тропами в убежище в горах, в пещеру, хорошо известную изгоям и бродягам; в ней был небольшой запас еды. Там они переждали метель, а потом Турину дали еды и вывели к малоизвестному перевалу, что вел на юг, в долину Сириона, где снега не было. Когда начался спуск, провожатые простились с Турином.
- Прощай, государь Дор-ломина, - сказал Асгон. - Но все же не забывай нас. На нас теперь станут охотиться; и Волчий народ станет еще злее из-за твоего прихода. Уходи же, и не возвращайся, разве что соберешь войско, которое сможет освободить нас. Прощай!

Поездка Морвен и Ниэнор в Нарготронд

Когда прошла Жестокая Зима, в Дориат пришли новые вести о Нарготронде. Ибо многие из тех, кому удалось вырваться из побоища и пережить зиму в глуши, явились наконец к Тинголу, прося убежища, и стражи границ привели их к королю. Одни из них говорили, что все враги ушли на север, а другие - что Глаурунг до сих пор живет в чертогах Фелагунда; одни говорили, что Мормегиль убит, а другие - что Дракон оплел его чарами, и он и посейчас стоит там, словно обратясь в камень. Но все сходились на том, что в Нарготронде незадолго до разорения стало известно, что Черный Меч был не кто иной, как Турин, сын Хурина из Дор-ломина.
Великий страх и печаль охватили Морвен и Ниэнор; и сказала Морвен:
- Воистину, подобные сомнения насланы Морготом! Не лучше ли нам узнать правду, и увериться в худшем, что предстоит пережить?
А Тингол и сам очень хотел побольше узнать о судьбе Нарготронда, и уже подумывал о том, чтобы выслать разведчиков, которые пробрались бы туда; но король считал, что Турин в самом деле либо убит, либо ему * нельзя помочь, и не хотелось ему, чтобы пришел час, когда Морвен будет знать это наверное. Поэтому он сказал ей:
- Опасное это дело, о владычица Дор-ломина, его надобно взвесить и обдумать. Быть может, подобные сомнения и впрямь насланы Морготом, чтобы толкнуть нас на некое безрассудство.
Но Морвен в отчаянии вскричала:
- Безрассудство, государь? Если мой сын скитается по лесам и голодает, если он томится в оковах, если тело его лежит непогребенным, я буду безрассудной. Я не хочу терять и часа, но тотчас отправлюсь на поиски.
- О владычица Дор-ломина, - ответил Тингол, - вот здесь сын Хурина непременно был бы против. Он бы счел, что здесь, под покровительством Мелиан, тебе лучше, чем где бы то ни было. Ради Хурина и Турина не хотел бы я отпускать тебя отсюда в эти дни, полные черных напастей.
- Турина ты не уберег от напастей, а меня хочешь уберечь от него! - воскликнула Морвен. - Под покровительством Мелиан! Да, в плену за Завесой. Долго раздумывала я, прежде чем вступить сюда, и теперь жалею, что вступила.
- Нет, владычица Дор-ломина, - возразил Тингол, - если ты говоришь так, то знай: Завеса открыта. Беспрепятственно пришла ты сюда, и ничто не препятствует тебе остаться - или уйти.
И тут Мелиан, до сих пор молчавшая, произнесла:
- Не уходи, Морвен. Истину сказала ты: сомнения эти - от Моргота. Если ты уйдешь, ты уйдешь по его воле.
- Страх перед Морготом не удержит меня от зова родной крови, - отвечала Морвен. - Но если ты боишься за меня, государь, дай мне провожатых из твоего народа.
- Над тобой я не властен, - ответил Тингол. - Но мой народ - он мой. Я пошлю их, если сочту нужным.
Морвен больше ничего не сказала, только заплакала; и удалилась она с глаз короля. Тяжело было на сердце у Тингола, ибо казалось ему, что Морвен охвачена безумием [в оригинале - непереводимое германское словечко, буквально означающее: "ослеплена безумием и близка к смерти"]; и спросил он Мелиан, не может ли она удержать Морвен своей властью.
- Я могу противостоять натиску зла извне, - ответила она. - Но с теми, кто хочет уйти, я ничего поделать не могу. Это твое дело. Если ее ? следует удержать, удержи ее силой. Хотя, быть может, так ты ?заставишь ее переменить мнение? [от этого она сойдет с ума?]
И вот Морвен пришла к Ниэнор и сказала:
- Прощай, дочь Хурина. Я отправляюсь искать своего сына, или верные вести о нем, ибо здесь никто не хочет ничего сделать, и станут тянуть, пока не будет поздно. Жди меня здесь - может, я и вернусь.
Тогда Ниэнор в ужасе и скорби принялась отговаривать ее, но Морвен ничего не ответила и ушла в свою комнату; и когда наступило утро, она взяла коня и уехала.
Тингол же повелел, чтобы никто не останавливал ее и не чинил никаких препятствий. Но когда она уехала, он созвал отряд самых закаленных и искусных стражей границ и поставил над ними Маблунга.
- Догоните ее, - сказал он, - но пусть она вас не видит. Но когда она окажется в глуши и ей будет угрожать опасность, придите на помощь; и если она не согласится вернуться, охраняйте ее, как можете. И еще мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь из вас пробрался так далеко, как только можно, и узнал все, что сумеет.
Так и вышло, что Тингол отправил больший отряд, чем собирался сначала, и среди них было десять всадников с запасными конями. Они последовали за Морвен; она же отправилась на юг через Рэгион, и оказалась на берегах Сириона выше Полусветных Озер; тут она остановилась, ибо Сирион был широким и быстрым, и она не знала переправы. Поэтому стражникам пришлось объявиться; и сказала Морвен:
- Что, Тингол все же решил задержать меня? Или он наконец посылает мне помощь, в которой отказал поначалу?
- И то, и другое, - ответил Маблунг. - Может, вернешься?
- Нет! - сказала она.
- Тогда я должен помогать тебе, - сказал Маблунг, - хоть и не по сердцу мне это. Сирион здесь широк и глубок, и опасно переплывать его и зверю, и человеку.
- Тогда переправьте меня тем путем, каким переправляются эльфы, сказала Морвен, - а не то я отправлюсь вплавь.
Поэтому Маблунг отвел ее к Полусветным Озерам. Там, в заводях, скрытых в тростнике, на восточном берегу под охраной стояли тайные паромы; здесь переправлялись посланцы, державшие связь между Тинголом и его родичами в Нарготронде . Вот переждали они, пока в небе не начали гаснуть звезды, и переправились в предрассветном тумане. И когда алое солнце поднялось над Синими горами и крепкий утренний ветер разогнал туманы, стражники вышли на западный берег и оставили Завесу Мелиан. То были высокие эльфы из Дориата в серых плащах поверх кольчуг. Морвен наблюдала за ними с парома, пока они молча выходили на берег, и вдруг вскрикнула, указывая на последнего, проходившего мимо.
- Откуда он? - воскликнула она. - Вас было трижды десять, когда вы явились ко мне. Трижды десять и один сходят на берег!
Тогда остальные обернулись и увидели золотые волосы, озаренные солнцем: ибо то была Ниэнор, и ветер сорвал с нее капюшон. Так стало известно, что она последовала за отрядом и присоединилась к ним в темноте, когда они собирались переправиться через реку. Все были очень встревожены, а Морвен - больше всех.
- Уходи! Уходи, я велю! - вскричала она.
- Если супруга Хурина может отправиться в путь по зову родной крови вопреки всем советам, - отвечала Ниэнор, - то и дочь Хурина на это способна. "Скорбью" назвала ты меня, но не хочу я в одиночестве скорбеть по отцу, брату и матери. Из них троих я знала одну тебя, и тебя люблю я больше всех. И я не боюсь ничего, чего не боишься ты.
И в самом деле, мало страха было заметно в ее лице или поведении. Высокой и сильной казалась она; ибо люди Дома Хадора были высоки ростом, и сейчас, в эльфийском одеянии, она почти не отличалась от стражников - выше нее были лишь самые высокие.
- Что ты собираешься делать? - спросила Морвен.
- Идти туда же, куда и ты, - ответила Ниэнор. - Вот твой выбор. Либо ты отведешь меня назад и укроешь за Завесой Мелиан - ведь мудрый не отвергнет ее советов. Или знать, что я отправлюсь с тобой навстречу любым опасностям.
Ибо на самом деле Ниэнор отправилась в путь в первую очередь потому, что надеялась, что из страха и из любви к ней мать вернется; Морвен и самом деле разрывалась надвое.
- Одно дело отвернуть совет, - сказала она. - Другое дело - ослушаться матери. Отправляйся назад!
- Нет, - ответила Ниэнор. - Я уже давно не ребенок. У меня есть своя воля и свой разум, просто до сих пор моя воля не расходилась с твоей. Я пойду с тобой. Лучше бы в Дориат, из уважения к его правителям; но если нет, значит, на запад. На самом деле, если кому из нас двоих следует продолжать путь, так скорее уж мне, я ведь в расцвете сил.
И Морвен увидела в серых глазах Ниэнор упорство Хурина, и ее охватила нерешительность; но не могла она побороть свою гордыню: не хотелось ей, чтобы собственная дочь (говоря начистоту) привела ее назад, словно выжившую из ума старуху.
- Я поеду дальше, как и собиралась, - сказала она. - Поезжай и ты, но нет на то моей воли.
- Да будет так, - ответила Ниэнор.
Тогда Маблунг сказал своим:
- Воистину, не отваги, но благоразумия недостает роду Хурина тем-то и приносят они горе всем, кто рядом! Таков был Турин - но не такими были его отцы. Ведь они же все обезумели! [опять непереводимое германское словечко] Не нравится мне это. Это поручение короля хуже охоты на Волка. Что же мне делать?
Но Морвен вышла на берег и приблизилась к Маблунгу, и расслышала его последние слова.
- Делай то, что велел тебе король, - сказала она. - Отправляйся за вестями о Нарготронде и о Турине. За этим мы все и едем.
- Но путь долог и опасен, - сказал Маблунг. - Если вы отправитесь с нами, вы обе должны ехать верхом вместе со всадниками, и ни на шаг от них не отходить.
Так и вышло, что, когда стало совсем светло, они тронулись в путь и наконец, все время держась начеку, выбрались из зарослей тростника и низкорослых ив и очутились в голых лесах, покрывавших большую часть южной равнины, примыкавшей к Нарготронду. Весь день они шли на запад, и видели лишь запустение, и не слышали ни звука: кругом царило безмолвие, И Маблунгу казалось, что все застыло в страхе. Они шли тем же путем6 что и Берен много лет назад; тогда лес был полон незримых охотников, но теперь народ Нарога исчез, а орки, похоже, еще не забредали так далеко на юг. В ту ночь они ночевали в голом лесу, не разводя костра.
Так шли они еще два дня, и к вечеру третьего дня после переправы они пересекли равнину и приближались к восточному берегу Нарога. Тут Маблунга охватило такое беспокойство, что он принялся умолять Морвен не ходить дальше. Но она лишь рассмеялась и сказала ему:
- Тебе хочется поскорее избавиться от нас, да это и понятно. Но придется тебе повозиться с нами еще немного. Мы уже слишком близко, чтобы отступать из трусости.
Тогда вскричал Маблунг:
- Безумны вы обе, и отвага ваша безумна. Разве поможете вы разведчикам? Только помешаете! Слушайте же меня! Мне было велено не задерживать вас силой; но велено мне также беречь вас, как только можно. Теперь приходится мне выбирать одно из двух. И я предпочитаю сберечь вас. С утра я отведу вас на Амон Этир, Дозорный холм - это здесь неподалеку; там я и оставлю вас с охраной, и дальше вы шагу не ступите, пока я здесь главный.
Амон Этир - это был курган, огромный, как гора; много лет назад с великими трудами сложили его по велению Фелагунда на равнине перед его Вратами, в лиге на восток от Нарога. Курган был покрыт лесом, но на вершине деревьев не было, и оттуда были видны все дороги, что вели к большому Нарготрондскому мосту и все земли вокруг Нарготронда. Они поднялись на этот холм ближе к полудню и поднялись на него с восточной стороны. Маблунг взглянул на Высокий Фарот, что возвышался за рекой, бурый и нагой , и увидел своим эльфийским взором террасы Нарготронда на крутом западном берегу и зияющие Врата Фелагунда - черную дырочку в склоне горы. Но он не услышал ни звука и не увидел никаких признаков присутствия врагов или самого Дракона - кроме пятна гари у Врат, что выжег он в день побоища. Все было тихо, светило бледное солнце.
Поэтому Маблунг, как и говорил, велел своим десяти всадникам остаться на вершине с Морвен и Ниэнор и не уходить, пока он не вернется, разве что появится какая-нибудь грозная опасность; в этом случае всадники должны были окружить Морвен и Ниэнор и скакать во весь опор на восток к Дориату, отправив вперед гонца с вестями и за помощью.
Потом Маблунг взял остальных двадцать воинов, и они спустились с холма; пробравшись на западную равнину, где деревьев было мало, они рассыпались и отправились к Нарогу каждый своим путем, смело, но осторожно. Сам Маблунг пошел посередине, к мосту, и, выйдя к нему, увидел, что мост совершенно разрушен; меж обвалившихся камней ревела и пенилась глубокая и бурная река, разбухшая от дождей на севере.
Но Глаурунг был тут. Он лежал, укрывшись в проходе, что вел вглубь дворца от разрушенных Врат, и давно уже заметил соглядатаев, хотя немногие в Средиземье различили бы их на таком расстоянии. Но жуткие глаза Дракона видели дальше орлиных, гораздо дальше дальнозорких эльфов; он даже знал, что часть их остались позади, на голой вершине Амон Этир.
И вот, когда Маблунг пробирался среди скал, ища, как бы перейти реку по камням, оставшимся от моста, Глаурунг выполз наружу, полыхнув пламенем, и спустился в реку. Послышалось шипение и к небу поднялись клубы пара; Маблунга и его спутников, что прятались поблизости, окутало слепой мглой и жутким зловонием; и большинство из них бросились бежать в сторону Дозорного холма. Но Маблунг отполз в сторону и притаился за скалой, пережидая, пока Глаурунг переберется через реку, и остался там - у него было еще одно дело. Теперь он знал, что Глаурунг действительно живет в Нарготронде; но ему было велено по возможности также разузнать о судьбе сына Хурина; и потому он, набравшись мужества, решил перебраться через реку, когда Глаурунг уползет, и осмотреть чертоги Фелагунда. Он ведь думал, что сделал все, чтобы сберечь Морвен и Ниэнор: Глаурунга заметят издалека и, должно быть, всадники уже мчатся к Дориату.
Глаурунг прополз мимо - огромный силуэт в тумане; он полз очень быстро - то был змей могучий, но очень гибкий. Маблунг переправился через Нарог с великой опасностью; а в это время наблюдатели на Амон Этир увидели Дракона и ужасно испугались. Они велели Морвен и Ниэнор тотчас, без пререканий, садиться в седло, и собирались бежать, как было велено. Но не успели они спуститься на равнину, как порыв ветра принес пар и вонь, какой ни один конь не вынесет. Кони, ослепленные мглой, взбесились от запаха Дракона, сделались неуправляемыми и заметались. Стражники рассеялись и потеряли друг друга; многих кони разбили о стволы. Ржанье коней и крики всадников достигли ушей Глаурунга; и он был весьма доволен.
Один из эльфов, борясь с конем, видел как во мгле мимо пронеслась владычица Морвен, серая тень на бешеном скакуне; но она скрылась во мраке, крича "Ниэнор!" и больше они ее не видели.
Когда нахлынул слепой ужас, конь Ниэнор помчался, не разбирая дороги, споткнулся, и она вылетела из седла. Она удачно упала на траву и не ушиблась, но, встав на ноги, обнаружила, что осталась одна: совсем одна во мгле, без коня и без спутников. Однако она не растерялась, поразмыслила и решила, что напрасно бежать на крики: крики слышались со всех сторон, но постепенно удалялись. Ей показалось, что лучше всего снова подняться на холм: Маблунг непременно должен прийти туда прежде чем отправиться обратно, хотя бы затем, чтобы убедиться, что никого из его отряда там не осталось.
Она пошла наугад, все в гору, и нашла холм - он и в самом деле был неподалеку. Она стала медленно взбираться наверх по тропинке, что вела на холм с востока. Наверху мгла становилась все реже, и вот наконец она вышла к вершине, освещенной солнцем. Она шагнула вперед и посмотрела на запад. Прямо перед ней была огромная голова Глаурунга, который как раз вполз на холм с другой стороны; она не успела понять, в чем дело, как Дракон поймал ее взгляд; а глаза Дракона были ужасны, в них горел злобный дух Моргота, его хозяина.
Ниэнор попыталась бороться с Глаурунгом - у нее была сильная воля; но он подавил ее своей мощью.
- Чего ты ищешь здесь? - спросил он.
И она против воли ответила:
- Я ищу некоего Турина, он одно время жил здесь. Но он, наверно, умер.
- Не знаю, не знаю, - ответил Глаурунг. - Его оставили защищать женщин и раненых; но когда явился я, он бросил их и сбежал. Хвастлив, но, похоже, трусоват. Зачем тебе понадобился такой тип?
- Лжешь, - сказала Ниэнор. - Дети Хурина - кто угодно, только не трусы. Мы тебя не боимся.
И Глаурунг расхохотался, ибо так хитрость помогла ему узнать Ниэнор.
- Тогда глупцы вы оба, и ты, и твой братец, - прошипел он. - И похвальба ваша окажется пустыми словами. Ибо я - Глаурунг!
И он впился взглядом в ее глаза, и воля ее угасла. Ей показалось, что солнце угасло и все вокруг сделалось расплывчатым; и постепенно ее охватила глубокая тьма, и во тьме не было ничего: она ничего не знала, ничего не слышала, ничего не помнила.
Маблунг долго обшаривал подземелья Нарготронда, осмотрел все, что мог, как ни мешали ему тьма и зловоние; но никого живого он не нашел: вокруг были одни недвижные кости, и на крики никто не отзывался. Наконец, не выдержав жути подземелий и боясь, что вернется Глаурунг, Маблунг вернулся ко Вратам. Солнце опускалось к западу, и черные тени Фарота лежали на террасах и на бурной реке внизу; но вдалеке, у Амон Этир, ему почудилась страшная тень Дракона. Переправляться назад было труднее и опаснее, потому что Маблунг боялся Дракона и торопился; не успел он ступить на восточный берег и спрятаться под обрывом, как появился Глаурунг. Но теперь он полз медленно и бесшумно, потому что его пламя угасло: он потратил много сил, и теперь ему хотелось отдохнуть и подремать в темноте. Вот он, извиваясь, пересек реку и пополз к Вратам, как огромная змея. Он был пепельно-серый, и оставлял за собой слизистый след.
Но прежде, чем скрыться в пещере, он обернулся и посмотрел на восток, и из его пасти раздался хохот Моргота, глухой, но жуткий, как отзвук темной злобы, таящейся в черной бездне. А потом прозвучал голос, холодный и низкий:
- Вон ты прячешься под обрывом, как мышонок, Маблунг могучий! Плохо исполняешь ты поручения Тингола. Беги к холму и полюбуйся, что стало с твоей подопечной!
И Глаурунг уполз в свое логово. Солнце село, спустились серые сумерки, стало холодно. Маблунг бросился к Амон Этир; на востоке зажигались первые звезды, когда он поднялся на вершину. И на фоне звезд он увидел черную, безмолвную фигуру, подобную каменной статуе. То была Ниэнор. Она стояла, и не слышала ни слова, и не отвечала ему. Но когда он наконец взял ее за руку, она шевельнулась и позволила увести себя; пока он вел ее, она шла, но если он отпускал ее руку, она застывала на месте.
Маблунг был в великом горе и растерянности; но ему ничего не оставалось делать, как вести Ниэнор за руку на восток всю дорогу, без помощи и без спутников. Так они и шли, как во сне, через ночную равнину. А когда рассвело, Ниэнор споткнулась и упала, и лежала недвижно; Маблунг же в отчаянии сидел рядом.
- Не напрасно боялся этого поручения, - простонал он. - Похоже6 что оно будет для меня последним. Пропаду я в глуши с этим несчастным чадом людей, и имя мое покроется позором в Дориате - если только о нашей судьбе вообще узнают. Верно, остальные все погибли, а ее пощадили да не из жалости.
Так и нашли их три их спутника, которые бежали от Нарога, завидев Глаурунга, долго блуждали, и наконец, когда мгла рассеялась, вышли к холму. Там они никого не нашли, и отправились искать дорогу домой. Тут вернулась к Маблунгу надежда; и они пошли дальше, забирая к северу, потому что на юге дороги к Дориату не было, а паромщикам было запрещено перевозить идущих с запада после того, как пал Нарготронд.
Медленно шли они, словно вели усталого ребенка. Но по мере того, как они удалялись от Нарготронда и приближались к Дориату, к Ниэнор мало-помалу возвращались силы, и когда ее вели за руку, она послушно шла час за часом. Но ее распахнутые глаза по-прежнему ничего не видели, уши не слышали ни слова и уста были безмолвны.
И вот наконец после долгих дней пути они приблизились к западной границе Дориата, к югу от Тейглина: они собирались войти в небольшие владения Тингола за Сирионом и выйти к охраняемому мосту при устье Эсгалдуина. Там они остановились передохнуть; Ниэнор уложили на ложе из травы, и она прикрыла глаза, чего раньше не бывало, и казалось, что она спит. Тогда и эльфы прилегли отдохнуть, и не выставили часовых, ибо очень устали. И так их застала врасплох шайка орков - много их бродило теперь по тем краям, почти у самых границ Дориата. Во время схватки Ниэнор вдруг вскочила с ложа, словно разбуженный по тревоге среди ночи, и с криком бросилась в лес. Орки рванулись за ней, а эльфы за орками. Но с Ниэнор произошла странная перемена - она мчалась быстрее всех, летя меж стволов, как олень, и ее волосы развевались на бегу. Орков Маблунг с товарищами скоро догнали, перебили всех до единого и бросились дальше. Но Ниэнор и след простыл; она исчезла, как призрак, и эльфы не могли найти ее, хотя искали много дней.
Наконец Маблунг вернулся в Дориат, согбенный горем и стыдом.
- Ищи себе нового предводителя охотников, государь, - сказал он королю. - Ибо я покрыл себя позором.
Но Мелиан сказала:
- Неправда, Маблунг. Ты сделал все, что мог, и никто из слуг короля не смог бы сделать так много. Но злая судьба столкнула тебя с силой, что слишком велика для тебя, и не только: для любого из живущих ныне в Средиземье.
- Я послал тебя на разведку, и ты узнал все, что было нужно, - добавил Тингол. - Не твоя вина, что те, для кого эти вести важнее всего, не могут их услышать. Воистину прискорбна гибель рода Хурина, но не на тебе лежит этот камень.
Ибо не только Ниэнор обезумела и носится по лесам, но и Морвен также пропала. Ни тогда, ни после не узнали наверное о ее судьбе ни в Дориате, ни в Дор-ломине. Однако Маблунг все не мог успокоиться, и с небольшим отрядом отправился в леса и три года скитался в глуши, от Эред Ветрин до самых Устьев Сириона, ища следов пропавших или вестей о них.

Появление Глаурунга

Надо сказать, что Глаурунг с каждым днем набирал мощь и коварство; он разжирел, и собрал к себе орков, и правил ими, словно некий король, и подчинил себе все былые земли королевства Нарготронд. И еще до конца того года, третьего с тех пор, как Турамбар поселился среди лесных жителей, Дракон начал нападать на их землю, которая до тех пор наслаждалась недолгим покоем; ибо на самом деле Глаурунгу и его Хозяину было отлично известно, что в Бретиле еще живут вольные люди, последние из Трех Племен, что еще не покорились власти Севера. А этого они не могли стерпеть; ибо Моргот стремился покорить весь Белерианд и обшарить его до последнего уголка, чтобы не осталось ни одной норки или щелки, где Жил бы кто-то, кто не был его рабом. Так что догадался ли Глаурунг, где прячется Турин, или (как думают иные) Турину и впрямь удалось на время укрыться от очей Зла, что преследовало его, роли не играет. Ибо в конце концов предосторожность Брандира оказалась тщетной, и у Турамбара не было иного выбора, кроме как сидеть сложа руки и ждать, пока его не разыщут и не выкурят, как крысу, либо отправиться в бой и выдать себя.
Но когда вести об орках впервые пришли в Эфель Брандир, Турамбар остался дома, уступив уговорам Ниниэли. Ибо она говорила ему:
- Но ведь нашему дому пока никто не угрожал - а помнишь, что ты обещал мне? Орков, говорят, совсем немного. И Дорлас говорил, что до твоего прихода такие нападения случались нередко, и лесные жители всегда отражали их.
Но лесных жителей стали одолевать - эти орки были опасной породы, злобные и коварные, и они пришли не как прежде - случайно, по дороге в другие земли, или малыми шайками, - нет, они явились именно затем, чтобы захватить Бретильский лес. Поэтому Дорласу и его людям пришлось отступить с потерями, и орки перешли Тейглин и забрались далеко в леса. И Дорлас пришел к Турамбару, показал свои раны, и сказал:
- Смотри, господин, после ложного затишья настал час нашей нужды, как я и предвидел. Разве не просил ты, чтобы тебя считали не чужестранцем, но одним из нас? Разве эта опасность не грозит также и тебе? Ибо дома наши недолго останутся сокрытыми, если дать оркам глубже проникнуть в наши земли.
Потому встал Турамбар, и снова взял меч свой Гуртанг, и отправился в битву; и лесные жители, узнав об этом, немало воодушевились и собрались к нему, пока под его началом не оказалось несколько сотен. Тогда они прочесали лес и перебили всех орков, что пробрались туда, и повесили их на деревьях у Перекрестий Тейглина. А когда явились новые враги, лесные жители застали их врасплох, и орки, не ожидавшие встретить такого большого войска и устрашенные возвращением Черного Меча, обратились в бегство, и многие были убиты. Тогда лесные жители сложили большие костры, свалили трупы солдат Моргота в кучу и сожгли, и дым от пламени мести черной тучей поднялся в небеса, и ветер унес его на запад. Немногие остались в живых, чтобы принести вести об этом в Нарготронд.
Вот тогда-то Глаурунг разгневался по-настоящему; но некоторое время он лежал, размышляя об услышанном. Оттого зима прошла спокойно, и люди говорили:
- Слава Черному Мечу Бретиля - вот, все наши враги повержены.
И Ниниэль успокоилась и радовалась славе Турамбара; но он был в задумчивости и говорил себе:
- Жребий брошен. Настал час испытания, когда станет известно, правду ли говорил я, или хвастался впустую. Не стану я больше убегать. Пусть буду я воистину Турамбаром, ибо хочу своей собственной волей и отвагой одолеть свой рок - или погибнуть. Но, суждено ли мне погибнуть или победить, а Глаурунга я все-таки убью.
Тем не менее на сердце у него было неспокойно, и он разослал самых отважных людей на разведку в дальние земли. Об этом никто не говорил, но Турамбар теперь распоряжался, как хотел, словно это он был владыкой Бретиля, а на Брандира никто не обращал внимания.
Пришла весна, полная надежд, и люди пели за работой. Но в ту весну Ниниэль понесла, и сделалась бледной и слабой, и радость ее угасла. А от людей, которые ушли за Тейглин, вскоре пришли странные вести - что в той стороне, где Нарготронд, горят леса; и люди не знали, что бы это могло быть.
Немного спустя пришли новые вести: пожары распространяются на север, и палит леса сам Глаурунг. Ибо он оставил Нарготронд и снова куда-то двинулся. Те, кто поглупее, а также склонные к надежде, говорили:
- Вот, его воинство разбито, и теперь он наконец образумился и решил вернуться, откуда явился.
Другие говорили:
- Будем надеяться, что он проползет мимо.
Но Турамбар знал, что на это надеяться нечего, и Глаурунг ищет его. И потому он, втайне от Ниниэль, день и ночь раздумывал, что же ему предпринять; а весна сменилась летом.
И вот наступил день, когда двое разведчиков в ужасе прибежали в Эфель Брандир: они видели самого Большого Змея.
- Воистину, господин, - говорили они Турамбару, - он приближается к Тейглину, и ползет, никуда не сворачивая. Он лежал посреди большого пожарища, и деревья дымились вокруг него. Воняет он нестерпимо. И его мерзкий след тянется на много миль, от самого Нарготронда, и похоже, что он нигде не сворачивает, но метит прямо к нам. Что же делать?
- Немногое можно сделать, - ответил Турамбар, - но я уже поразмыслил об этом немногом. Ваши вести принесли скорее надежду, чем угрозу; ибо если он и впрямь, как вы говорите, ползет прямо, никуда не сворачивая, тогда у меня есть замысел, что по плечу сильным духом.
Люди дивились его словам - больше он пока ничего не сказал; но, видя его твердость, все приободрились .
Надо сказать, что река Тейглин выглядела так. Она сбегала с Эред Ветрин, такая же быстрая, как Нарог, но поначалу текла по равнине, пока наконец, ниже Перекрестий, набрав силу от других потоков, не пробивала себе путь к подножию высокого нагорья, на котором рос Бретильский лес. И там она бежала по глубоким ущельям, со склонами, подобными каменным стенам, а воды, зажатые на дне, гремели и бурлили. И точно на пути Глаурунга, к северу от устья Келеброса, лежала одна из таких теснин, отнюдь не самая глубокая, но самая узкая. Поэтому Турамбар выслал на ?холм трех смельчаков, следить за действиями Дракона; сам же он решил отправиться к высокому водопаду Нен Кирит, где он мог быстро узнать новости и сам видеть земли далеко вокруг.
Но сперва он собрал лесных жителей в Эфель Брандир и обратился к ним, и сказал:
- Люди Бретиля, нам угрожает смертельная опасность, которую способно отвратить лишь великое дерзание. Но здесь числом не возьмешь: нам поможет лишь хитрость, да надежда на удачу. Если мы выйдем на Дракона всем своим войском, как на отряд орков, мы лишь вернее погибнем и оставим своих жен и детей беззащитными. Поэтому я говорю вам: оставайтесь здесь, и готовьтесь к бегству. Ибо если Глаурунг явится, вам следует оставить это место и рассыпаться по лесу; тогда хоть кому-то удастся уйти и выжить. Ибо он, несомненно, постарается добраться до нашей крепости, разрушить ее, и уничтожить все, что ему попадется; но надолго он здесь не останется. Все его сокровища - в Нарготронде, и там есть глубокие пещеры, где он может спокойно лежать и набирать силу.
Тогда люди испугались и пали духом, ибо верили в Турамбара и надеялись на более утешительные слова. Но Турамбар сказал:
- Да, готовьтесь к самому худшему. Но до этого не дойдет, если только мой замысел верен и удача будет на моей стороне. Ибо не верю я , что Дракон этот непобедим, хотя его мощь и коварство и растут с годами. Я о нем кое-что знаю. Сила его - скорее в злобном духе, что живет в нем, чем в мощи тела, хоть он и велик. Вот что рассказывали мне некоторые из воинов, что сражались в битве Нирнаэт, когда и я, и большинство внимающих мне были еще детьми: на поле битвы гномы сразились с ним, и Азагхал из Белегоста ранил его так глубоко, что он бежал в Ангбанд. А у меня найдется шип подлиннее и поострее ножа Азагхала.
И Турамбар выхватил Гуртанг из ножен и взмахнул им над головой, и показалось смотревшим на него, что из руки Турамбара в небо на много футов взметнулся язык пламени. И все вскричали:
- Черный Шип Бретиля!
- Черный Шип Бретиля, - воскликнул Турамбар, - да убоится его дракон! Ибо надо вам знать: такова судьба Дракона (и, говорят, всего его племени), что как ни могуча его роговая броня, будь она хоть прочней железа, брюхо у него все равно змеиное. И потому, люди Бретиля, я пойду и постараюсь любыми средствами добраться до брюха Глаурунга. Кто пойдет со мной? Мне нужно всего несколько воинов с могучими руками и твердым сердцем.
Тогда выступил вперед Дорлас и сказал:
- Я пойду с тобой, господин - я предпочитаю идти навстречу врагу, чем дожидаться его.
Но остальные не спешили откликнуться на призыв, ибо страх пред Глаурунгом овладел ими, а рассказы разведчиков, видевших Дракона, разнеслись по селению и были сильно преувеличены. Тогда вскричал Дорлас:
- Слушайте, люди Бретиля! Теперь видно, что в нынешние злые времена мудрость Брандира оказалась тщетна. Прятаться некуда. Неужто никто из вас не пойдет с нами вместо сына Хандира, чтобы не опозорить Дом Халет?
Так оскорбил он Брандира, который хоть и сидел на почетном месте главы собрания, но никто не обращал внимания на него. Горечь наполнилось его сердце; ибо Турамбар не одернул Дорласа. Но некий Хунтор, родич Брандира, встал и сказал:
- Дурно поступаешь ты, Дорлас, что так позоришь своего владыку ведь тело его, по несчастью, не способно подчиняться воле его сердца. Берегись, как бы с тобой не вышло наоборот! И как можно говорить, что мудрость его оказалась тщетна, если советов его никто не слушал? Ты сам, его вассал, вечно пренебрегал ими. А я тебе скажу, что Глаурунг теперь явился к нам, как и в Нарготронд, потому что мы выдали себя своими деяниями, чего и боялся Брандир. Но раз беда на пороге, то я, с твоего дозволения, сын Хандира, отправлюсь в бой за Дом Халет.
Тогда сказал Турамбар:
- Троих довольно! Я беру вас двоих. Поверь, государь, я не презираю тебя. Понимаешь, нам надо спешить, и наше дело требует силы. Мне думается, что твое место - с твоим народом. Ты ведь мудр, и ты целитель; а, быть может, вскоре здесь будет великая нужда и в мудрости, и в исцелении.
Но эти слова, хоть и любезные, лишь еще сильнее обидели Брандира, и сказал он Хунтору:
- Ступай, но без моего дозволения. Ибо на этом человеке лежит тень, и он погубит тебя.
Турамбар торопился уйти; но когда он пришел к Ниниэли, попрощаться, она разрыдалась и вцепилась в него.
- Не ходи, Турамбар, молю тебя! - твердила она. - Не бросай вызов тени, от которой ты бежал! Не надо, не надо, лучше беги снова, и возьми с собой меня, уведи меня, далеко, далеко!
- Милая, милая Ниниэль, - ответил он, - нам с тобой некуда больше бежать. Мы окружены в этих землях. Даже если бы я решился бросить народ, что приютил нас, и ушел, мне пришлось бы увести тебя в бесприютную глушь, где ты погибла бы вместе с нашим ребенком. Отсюда до любой земли, что еще недоступна Тени, не меньше сотни лиг. Мужайся, Ниниэль. Я говорю тебе: ни тебя, ни меня не убьет ни этот Дракон, ни другой враг с Севера.
Тогда Ниниэль перестала плакать и замолчала, но ее прощальный поцелуй был холодным.
Потом Турамбар с Дорласом и Хунтором со всех ног пустились к Нен Кирит, и пришли туда, когда солнце уже клонилось к западу и тени удлинились; их ждали там последние двое разведчиков.
- Ты как раз вовремя, господин, - сказали они. - Дракон все полз и полз; когда мы уходили, он уже добрался до Тейглина - его пламя полыхало над рекой. Он движется по ночам, так что до завтрашнего утра можно ожидать нападения.
Турамбар посмотрел в сторону водопадов Келеброса и увидел заходящее солнце и струи черного дыма у реки.
- Нельзя терять времени, - сказал он, - но вести эти хорошие. Я боялся, что он поползет в обход - если бы он отправился на север, к Перекрестьям и на старую дорогу в низине, все было бы потеряно. Но теперь он в каком-то порыве гордыни и злобы прет напролом.
Но, говоря так, он помыслил про себя:
- Или... Неужто столь злобная и жестокая тварь страшится Перекрестий, как жалкие орки? Хауд-эн-Эллет! Быть может, Финдуилас все еще стоит меж мной и моим роком?
Он обернулся к своим товарищам и сказал:
- Вот что нам надо сделать теперь. Нам придется немного подождать: в этом деле что слишком рано, что слишком поздно - все худо. Когда стемнеет, спустимся вниз, к Тейглину, и как можно осторожнее. Берегитесь! Глаурунг слышит не хуже, чем видит - заметь он нас, и все пропало. Если доберемся до реки незамеченными, надо спуститься в ущелье, перейти реку и подняться туда, где он поползет, когда двинется дальше.
- Да как же он там переберется? - спросил Дорлас. - Может, он и гибкий, но он же огромный - как же он спустится и поднимется, ему же вдвое сложиться придется? А потом, если у него это и выйдет, нам-то какая польза, что мы будем внизу, у бешеного потока?
- Может, у него это и выйдет, - ответил Турамбар. - Если так случится, тогда нам придется худо. Но, судя по тому, что мы узнали о нем, и по тому, где он остановился, я надеюсь, что он задумал иное. Он ведь приполз к Кабед-эн-Арас - вы говорили, там однажды олень перепрыгнул реку, спасаясь от охотников Халет. Дракон сделался теперь так велик, что, как мне думается, он попробует переползти с обрыва на обрыв. Вот в этом и есть наша надежда, и придется нам положиться на это.
Когда Дорлас услыхал это, сердце у него упало: он знал земли Бретиля лучше любого другого, и Кабед-эн-Арас был воистину страшным местом. На востоке был обрыв футов сорок высотой, весь голый, только наверху росли деревья; на другой стороне берег был не такой крутой и высокий, и за склон цеплялись деревца и кустарники, а меж берегами по камням несся бурный поток - днем человек с отважным сердцем мог перейти его, но ночью это было очень опасно. Но таков был замысел Турамбара - и бесполезно было спорить с ним.
И вот в сумерках они тронулись в путь; они не пошли прямиком в сторону Дракона, а сперва отправились к Перекрестьям; не доходя до них, свернули к югу по узкой тропе и пошли вперед под сенью леса, что рос над Тейглином . По мере того, как они шаг за шагом приближались к Кабед-эн-Арас, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, в воздухе все явственнее ощущалась гарь и тошнотворная вонь. Но при этом стояла мертвая тишина, даже ветер улегся. Позади, на востоке, зажглись первые звезды, в на фоне угасающего запада вверх поднимались ровные струйки дыма.
Когда Турамбар ушел, Ниниэль осталась стоять недвижно, как камень; но Брандир подошел и сказал:
- Ниниэль, не бойся худшего, пока оно не случилось. Но разве не советовал я тебе подождать?
- Советовал, - ответила она. - Но теперь-то что в этом толку? Любовь может жить и причинять страдания и вне брака.
- Знаю, - сказал Брандир. - Но в браке все же тяжелее.
- Я третий месяц ношу его ребенка, - сказала Ниниэль. - Но не похоже, чтобы я больше боялась потерять его именно поэтому. Я тебя не понимаю.
- Я тоже не понимаю, - сказал он. - Но все же мне страшно.
- Да, ты утешишь! - воскликнула она. - Брандир, друг мой, будь я женой или невестой, матерью или девой, а страх мой нестерпим. Властелин Судьбы отправился бросить вызов своей судьбе - как же могу я оставаться здесь, ожидая запоздалые вести, добрые или дурные? Быть может, в эту ночь он встретится с Драконом, и не могу я ни стоять, ни сидеть - как же мне провести эти ужасные часы?
- Не знаю, - ответил Брандир, - но как-то надо провести их и тебе, и женам тех, кто отправился с ним.
- Пусть они поступают, как велит им их сердце! - воскликнула она. - Но что до меня - я пойду к нему. Я не могу быть за много миль от моего господина, когда он в опасности. Я отправлюсь навстречу вестям!
Услышав это, Брандир исполнился черного ужаса и вскричал:
- Ты не сделаешь этого, пока я в силах помешать тебе! Ведь ты же погубишь весь замысел. А если случится худшее, эти мили дадут нам время спастись.
- Если случится худшее, я не стану спасаться, - сказала она. Тщетны твои советы, и ты не сможешь мне помешать.
И она явилась к людям, что все еще толпились на площади в Эфель, и воскликнула:
- Люди Бретиля! Не стану я дожидаться здесь. Если господин мой погибнет, тогда конец всякой надежде. Ваши земли и леса сгорят дотла, и дома ваши обратятся в прах, и никому, никому не спастись! Так чего же мы ждем здесь? Вот, я отправляюсь навстречу вестям и тому, что пошлет мне судьба. Пусть же все, кто думает так же, идут со мной!
И многие решили идти с нею: жены Дорласа и Хунтора - потому что их возлюбленные отправились с Турамбаром; иные - из жалости к Ниниэли, оттого что хотели быть рядом с ней; многих же просто влекли вести о драконе, и они в своей отваге или в своем неразумии (ибо мало знали о том, что им угрожает) думали узреть небывалые и достославные деяния. Ибо так высоко ставили они Черного Меча, что большинству казалось, будто даже Глаурунгу с ним не справиться. И потому они поспешили вперед, и немалой толпой, навстречу опасности, которой сами не ведали; они шли почти без отдыха, и к ночи, усталые, вышли наконец к Нен Кирит вскоре после того, как Турамбар ушел оттуда. Но ночь остудила горячие головы, и многие теперь сами дивились своему безрассудству; когда же они услышали от разведчиков, что остались у водопада, как близко отсюда Глаурунг, и какой отчаянный план задумал Турамбар, сердце у них застыло, и они не посмели отправиться дальше. Иные беспокойно поглядывали вперед, в сторону Кабед-эн-Арас, но ничего было не видно, и не слышно - лишь холодный шум водопадов. Ниниэль же сидела в стороне, и ее трясло, как в лихорадке.
Когда Ниниэль со своими спутниками ушла, Брандир сказал тем, кто остался:
- Смотрите, как меня опозорили! Всеми моими советами пренебрегают! Пусть же Турамбар будет вашим владыкой по имени, раз он уже захватил всю власть. Вот, я отрекаюсь от своей власти и от своего народа. Пусть никто более не приходит ко мне за советом и исцелением! - и сломал свой жезл. А про себя подумал:
- Теперь ничего у меня не осталось, кроме любви к Ниниэли - и оттого, куда бы она ни пошла, в разуме или в безумии, я последую за нею. В этот черный час ничего наперед не скажешь; но может случиться, что мне удастся спасти ее от какого-нибудь несчастья, если я буду рядом.
И потому опоясался он коротким мечом, что редко делал прежде, взял свою клюку, вышел из ворот Эфель и, стараясь идти как можно быстрее, захромал вслед за остальными по длинной дороге, что вела к западной границе Бретиля.

Смерть Турина

Когда Ниниэль бросилась прочь, Турин шевельнулся - сквозь непроглядный мрак ему послышался далекий зов возлюбленной. Но когда Глаурунг издох, тьма рассеялась, и Турин глубоко вздохнул и уснул крепким сном он ведь очень устал. Но ближе к рассвету сильно похолодало. Турин повернулся во сне, рукоять Гуртанга впилась ему в бок, и он очнулся. Светало. Дул предрассветный ветерок. Турин вскочил на ноги. Он вспомнил, как убил Дракона, и как ему на руку брызнул огненный яд. Турин поглядел на руку и удивился: рука была перевязана белым лоскутком, еще влажным, и ожог почти не болел.
"Странно, - подумал Турин. - Почему меня перевязали, а потом оставили здесь одного, в холодную ночь, на пожарище, рядом с этим Драконом? Что случилось?"
Он крикнул - никто не отозвался. Вокруг было черно и страшно, и пахло смертью. Турин наклонился и подобрал свой меч - тот остался цел, и клинок сиял, как и прежде.
- Кровь Глаурунга ядовита, - сказал Турин, - но ты, Гуртанг, сильнее меня. Ты выпьешь любую кровь. Ты победил. Ладно! Теперь мне надо найти людей - я устал, и до костей промерз.
И Турин пошел прочь, оставив Глаурунга гнить. Но каждый новый шаг казался уходящему все тяжелее.
"Может быть, кто-нибудь из разведчиков остался у Нен Кирит, и ждет меня, - думал Турин. - Поскорей бы очутиться дома - там меня ждет нежная Ниниэль, и благой целитель Брандир!"
И вот наконец, с первыми бледными лучами рассвета, опираясь на Гуртанг, он дотащился до Нен Кирит. Люди как раз собирались отправиться за телом Турина, когда он сам вышел им навстречу.
Они в ужасе шарахнулись назад, решив, что это бродит беспокойный дух мертвеца. Женщины спрятали лица и зарыдали. Но Турин сказал:
- О чем вы плачете? Радуйтесь! Смотрите, я ведь жив! И я убил ужасного Дракона!
Тут все набросились на Брандира:
- Дурак, что за сказки ты нам рассказывал? "Мертвый, мертвый"! Должно быть, ты и впрямь сошел с ума!
Брандир же стоял, как громом пораженный, ничего не отвечал и с ужасом смотрел на Турина.
Турин же сказал Брандиру:
- Так это ты побывал там и перевязал мне руку? Спасибо тебе. Однако какой же ты лекарь, если не можешь отличить обморок от смерти. Глупцы! - сказал он бывшим рядом. - За что вы браните его? Кто из вас отважился на большее? Он хотя бы побывал на поле битвы, пока вы тут сидели и стонали!
- Послушай, сын Хандира! - продолжал Турин. - Объясни мне, что делаешь здесь ты, и все эти люди? Я ведь велел вам ждать в Эфель. Раз уж я рискую жизнью ради вас, быть может, я имею право требовать, чтобы мне повиновались? А где Ниниэль? Надеюсь, ее-то вы сюда не привели? Она дома, под охраной надежных людей, не так ли?
Никто не ответил.
- Ну же, где Ниниэль, отвечайте! - вскричал Турин. - Она первая, кого я хочу видеть; ей первой поведаю я о деяньях этой ночи.
Все отвернулись. Наконец Брандир выдавил:
- Ее здесь нет.
- Это хорошо, - сказал Турин. - Тогда пойду домой. Нет ли здесь лошади? Или, лучше, носилок - я еле на ногах стою.
- Да нет же! - простонал Брандир. - Пуст твой дом. Ее там нет. Она мертва.
Но одна из женщин, жена Дорласа - она недолюбливала Брандира - завопила:
- Не верь ему, не верь ему, господин мой! Он свихнулся. Притащился и кричит, что ты, мол, умер, и это добрые вести. А ты ведь жив. Значит, и про Ниниэль все вранье, что она будто умерла, и еще похуже!
- Ах вот как, значит, это добрые вести, что я умер? - воскликнул Турин, надвигаясь на Брандира. - Я всегда знал, что ты ревнуешь. А теперь она умерла, говоришь? И еще похуже? Что ты еще выдумал в своей злобе, косолапый? Не можешь разить оружием - так хочешь убивать ложью?
Тогда жалость сменилась гневом в сердце Брандира, и он вскричал:
- Я свихнулся? Это ты свихнулся, Черный Меч с черной судьбой! Ты, и все эти безумцы! Я не солгал! Ниниэль мертва, мертва, мертва! Ищи ее в Тейглине.
Турин остановился.
- Откуда ты знаешь? - холодно спросил он. - Что, это твоих рук дело?
- Я видел, как она прыгнула, - ответил Брандир. - Но это дело твоих рук, Турин сын Хурина. Она бежала от тебя, и бросилась в Кабед-эн-Арас, чтобы больше не видеть тебя. Ниниэль! Она не Ниниэль! То была Ниэнор, дочь Хурина.
И в этих словах Турину послышалась поступь настигающего рока, но сердце его ужаснулось и вспыхнуло яростью, не желая признавать поражения - так смертельно раненный зверь убивает всех, кто попадется на пути, - и Турин схватил Брандира и встряхнул его:
- Да, я Турин, сын Хурина! - заорал он. - Ты давно догадался об этом. Но про мою сестру ты ничего не знаешь. Ничего! Она живет в Сокрытом Королевстве, она в безопасности! Это ты все выдумал, подлая душонка, это ты довел до безумия мою жену - а теперь и меня хочешь свести с ума? Ты решил затравить нас до смерти, хромой негодяй?
Брандир вырвался.
- Не трогай меня! - сказал он. - И не ори. Та, кого ты зовешь своей женой, - она пришла и перевязала тебя, и она звала тебя - а ты не отозвался. Вместо тебя отозвался другой. Дракон Глаурунг. Должно быть, это он околдовал вас. Вот что он сказал перед смертью: "Ниэнор, дочь Хурина, вот твой брат: он подл с врагами, предает друзей, - проклятие своего рода, Турин сын Хурина".
И Брандир вдруг расхохотался безумным смехом.
- Говорят, на смертном ложе люди не лгут. Видно, драконы тоже! Турин, сын Хурина - ты навлекаешь несчастья на своих родичей, и на всех, кто приютит тебя!
Турин выхватил Гуртанг - глаза его горели страшным огнем.
- Что же сказать о тебе, косолапый? - процедил он. - Кто выдал ей мое настоящее имя? Кто стоял рядом и позволил ей умереть? А потом явился сюда, чтобы поскорей рассказать об этом ужасе? Кто собирался посмеяться надо мной? Значит, перед смертью все говорят правду? Что ж, говори, да побыстрее!
Брандир увидел по лицу Турина, что тот сейчас убьет его. Брандир не дрогнул, хотя у него не было оружия, кроме клюки, - он выпрямился и сказал:
- Как все это вышло - долго рассказывать, а я уже устал от тебя. Но знай, сын Хурина, ты клевещешь на меня. Оболгал ли тебя Глаурунг? Если ты убьешь меня, ясно будет, что нет. Но я не боюсь смерти - я отправлюсь искать Ниниэль, мою возлюбленную, и, быть может, найду ее там, за Морем.
- Ниниэль! - вскричал Турин. - Глаурунга, Глаурунга ты найдешь там - лжец со лжецом, вместе со Змеем, в единой тьме сгниете вы оба!
И он взмахнул Гуртангом, и нанес Брандиру смертельный удар. Люди отвернулись и спрятали глаза от ужаса. Турин пошел прочь, и люди в страхе разбежались с его пути.
Турин, как безумный, бродил по лесу, не разбирая дороги. Он то проклинал жизнь и все Средиземье, то призывал Ниниэль. Но наконец безумное отчаяние немного рассеялось. Турин сел и задумался о своих деяниях. Он вспомнил, как сказал: "Она в Сокрытом Королевстве, она в безопасности!" Теперь жизнь его рухнула - так не уйти ли ему в Дориат? Ведь это обманы и наваждения Глаурунга мешали ему вернуться туда! И вот Турин встал и пошел к Перекрестьям Тейглина. Проходя мимо Хауд-эн-Эллет, он воскликнул:
- О Финдуилас! Дорого поплатился я за то, что внял словам Дракона! Помоги мне советом!
Но едва он сказал это, как увидел на переправе двенадцать эльфов-охотников во всеоружии. Когда эльфы подошли ближе, Турин признал одного из них - то был Маблунг, предводитель охотников Тингола.
- Турин! - воскликнул Маблунг. - Наконец-то свиделись! Я ищу тебя, и рад, что ты жив. Но, видно, тяжкими были для тебя эти годы.
- Тяжкими! - сказал Турин. - Да, как стопы Моргота. Но ты, кажется, единственный во всем Средиземье, кто рад, что я жив. Чему ты рад?
- Ты ведь дорог нам, - ответил Маблунг. - Тебе удалось из бежать многих опасностей, но я все же боялся за тебя. Я видел, как Глаурунг покинул Нарготронд - я думал, что он завершил свои злодейства и возвращается к Хозяину. Но он повернул к Бретилю, а я вскоре услышал от странников, что там появился Черный Меч Нарготронда, и орки теперь как огня боятся тех мест. Мне стало страшно - я сказал себе: "Глаурунг ползет туда, куда не решаются сунуться его орки. Он ищет Турина". И вот я бросился сюда - предупредить тебя и помочь.
- Ты опоздал, - сказал Турин. - Глаурунг убит.
Эльфы взглянули на него с изумлением.
- Ты убил Большого Змея?! Имя твое навеки прославится меж эльфов и людей!
- Мне все равно, - устало ответил Турин. - Мое сердце тоже убито. Но вы ведь из Дориата? Скажите, что с моими родичами? В Дор-ломине мне сказали, что они бежали в Сокрытое Королевство.
Эльфы не ответили. Наконец Маблунг проговорил:
- Да. Бежали. За год до того, как явился Дракон. Но, увы, теперь их там нет!
У Турина замерло сердце - он снова заслышал поступь рока, рока, что преследует до конца.
- Говори! - воскликнул он. - Да побыстрее!
- Они отправились в глушь, тебя разыскивать, - продолжал Маблунг. - Их все отговаривали, но стало известно, что Черный Меч - это ты, и они поехали в Нарготронд, а Глаурунг выполз, и разогнал стражу. Морвен с того дня никто не видел, а на Ниэнор пало заклятье немоты, и она умчалась на север, как лесной олень, и пропала.
К изумлению эльфов, Турин расхохотался во все горло.
- Ну, разве не забавно? - вскричал он. - Милая моя Ниэнор! Из Дориата к Дракону, а от Дракона ко мне! Что за подарок судьбы! Смуглая и темноволосая, крохотная и юркая, словно маленький эльф - ни с кем не спутаешь мою Ниэнор!
- Да что ты, Турин! - удивленно возразил Маблунг. - Она была высокая, синеглазая, златовласая - обликом подобна своему отцу, Хурину. Ты не мог ее видеть!
- Не мог, говоришь? Почему же не мог? Хотя да, я ведь слеп! А ты не знал? Слепец, слепец, с детства застила мне глаза темная мгла Моргота! Оставьте меня! Уходите прочь! Ступайте, ступайте в Дориат - пусть зимняя стужа оледенит его! Проклятье Менегроту! Проклятье вам! Только этого недоставало - теперь наступает ночь!
И Турин помчался прочь, как ветер. Эльфов охватило недоумение и страх. Но Маблунг воскликнул:
- Что-то небывалое и страшное случилось в этих местах! За ним! Поможем ему, как сумеем - он обезумел и близок к смерти!
Но Турин обогнал их, и прибежал к Кабед-эн-арас, и застыл над обрывом. Он услышал рев воды, и увидел, что все деревья вокруг увяли, и жухлая листва печально опадает на землю, словно зима пришла в начале лета.
- Кабед-эн-Арас, Кабед Наэрамарт! - воскликнул Турин. - Не стану осквернять воды, что омыли Ниниэль. Зло за злом творил я, и злее всего - последнее из моих деяний.
И он выхватил меч, и воскликнул:
- Привет тебе, Гуртанг, Смертное Железо! Один ты у меня остался! Но ты не ведаешь ни повелителя, ни верности - верен ты лишь руке, что владеет тобой. Чья кровь устрашит тебя? Примешь ли ты Турина Турамбара? Дашь ли ты мне скорую смерть?
И ответил клинок ледяным голосом:
- Да, я выпью твою кровь, чтобы забыть кровь Белега, моего хозяина, и кровь невинно убиенного Брандира. Я дам тебе скорую смерть.
И Турин воткнул рукоять в землю, и бросился на меч, и черный клинок отнял у него жизнь.
Тут прибежал Маблунг, и увидел огромную тушу мертвого Глаурунга, и Турина рядом с ним; и опустил голову, вспомнив Хурина, каким видел его в страшный день Нирнаэт Арноэдиад, и помыслив о страшной судьбе его рода. В это время пришли туда люди от Нен Кирит, и зарыдали они, увидев, как погиб Турин Турамбар, эльфы же, узнав, что означали слова Турина, ужаснулись.
- И я замешан в судьбе детей Хурина, - горько молвил Маблунг. - И вот я неосторожным словом погубил того, кто был дорог мне.
Они подняли Турина, и увидели, что меч его разбился. Не осталось ничего, чем владел Турин.
Тогда многие взялись за работу, принесли дров, обложили ими Дракона и сожгли его, так что от него остался лишь черный пепел и прах - то место так и осталось голым и черным. А над Турамбаром насыпали высокий курган там, где он погиб, и с ним положили обломки Гуртанга. Когда все было сделано, менестрели эльфов и людей сложили плач по Турину и Ниниэли, поведав о его доблести и ее красоте, а на кургане поставили большой серый камень, и эльфы вырезали надпись дориатскими рунами:
ТУРИН ТУРАМБАР ДАГНИР ГЛАУРУНГА
а ниже добавили:
НИЭНОР НИНИЭЛЬ
Но ее нет там, и никто не ведает, куда умчали ее холодные воды Тейглина.
Так кончается "Повесть о детях Хурина", самая длинная из песней Белерианда.

ЧАСТЬ 2
ВТОРАЯ ЭПОХА

I
ОПИСАНИЕ ОСТРОВА НУМЕНОР

Приведенные ниже сведения об Острове Нуменор [Nmenor] почерпнуты из описаний и схематичных карт, долго хранившихся в архивах Королей Гондора. Это в действительности представляет лишь малую часть всего, что было когда-либо написано, поскольку ученые люди Нуменора составили много текстов по естествознанию и географии. Но эти тексты, как и почти все произведения искусства и достижения науки Нуменора времен его расцвета исчезли при Падении.
И даже те документы, которые сохранились в Гондоре или в Имладрисе (где заботам Элронда были предоставлены сохранившиеся сокровища королей Северных Нуменорцев) пострадали и были частично утрачены из-за недостатка внимания. Ведь хотя уцелевшие в Средиземье, по их словам, "тосковали" по Акаллабет [Akallabth], Падшей и на протяжении долгих лет продолжали считать себя в определенной мере изгнанниками, но с тех пор, как стало ясно, что они лишились Дарованной Земли и что Нуменор исчез навеки, почти все полагали, что  изучение остатков его истории бесполезно и приносит лишь ненужную печаль. В поздние времена широко известной оставалась лишь история об Ар-Фаразоне и его нечестивой армаде.
*
Очертания Нуменора напоминали пятиконечную звезду или пятиугольник с центральной частью, тянувшейся примерно на двести пятьдесят миль с севера на юг и с востока на запад, из которой выходили пять больших полуостровов. Эти полуострова считались отдельными районами и назывались Форостар (Север), Андустар (Запад), Хьярнустар (Юго-запад), Хьярростар (Юго-восток) и Орростар (Восток). Центральный район назывался Митталмар (Внутренние Земли) и не имел выхода к морю, кроме Роменны [Rmenna], ее окрестностей и маленькой части ее залива. Небольшая часть Митталмара была, однако, отделена от остальных и называлась Арандор (Земля Королей). В Арандоре располагались гавань Роменна, Менельтарма и Арменелос, Город Королей; во все времена это был самый населенный район Нуменора.
Митталмар располагался выше всех полуостровов (если не учитывать высоту гор и холмов), это был край зеленых равнин и обнаженных плоскогорий, деревья там встречались нечасто. Примерно в центре Митталмара возвышалась гора, называвшаяся Менельтарма, Небесный Столп, посвященная Эру Илуватару [Ilvatar]. Хотя нижние склоны горы были пологими и поросли травой, но дальше они загибались все круче, и по ним нельзя было достичь вершины; однако по ним вилась рукотворная спиральная дорога, начинавшаяся с южной стороны подножия и подходившая к самой кромке вершины с севера, - вершина была немного вогнута и разглажена и могла вместить многих. В течение всей истории Нуменора она оставалась нетронутой. Там никогда не было ни зданий, ни алтаря, ни даже груды необработанных камней; и до прихода Саурона, пока нуменорцы оставались верными, у них вообще не было ничего похожего на храм. Ни разу никто не принес ни инструмента ни оружия на вершину, и никому, кроме Короля, не было позволено произнести ни слова. Король говорил всего три раза в году, вознося молитву о наступающем году во время Эрукьермэ [Erukyerm] в первые дни весны, восхваляя Эру Илуватара во время Эрулайталэ [Erulaital] в середине лета и благодаря его во время Эруханталэ [Eruhantal] в конце осени. В этих случаях Король пешком восходил на гору в сопровождении большого количества людей, одетых в белое и в венках [возможно в белое был одет король и он же был в венце. Мне непонятно. Прим. перев.], при полном молчании. Во все остальное время люди были вольны подниматься на вершину поодиночке и группами, но говорят, что тишина там была настолько полной, что даже чужеземец, не знающий ничего о Нуменоре и его истории, попав туда, не осмелился бы говорить громко. Ни одна птица не залетала туда, за исключением орлов. Когда кто-нибудь приближался к вершине, появлялись одновременно три орла и садились на три скалы около западного края, но во время Трех Молитв они не спускались, а оставались в небе и парили над людьми. Их называли Свидетелями Манвэ [Manw] и считали, что они посланы им из Амана наблюдать за Священной Горой и всей землей.
Основание Менельтармы плавно поднималось из окружающей равнины, но из него как корни расходились пять длинных низких гребней в направлении пяти полуостровов. Их называли Тармасундар, Корнями Столпа. По верху юго-западного отрога взбиралась дорога, ведущая на гору, а между этим и юго-восточным гребнем внизу располагалась неглубокая долина. Она называлась Нойринан, Долина Могил, потому что в верхней ее части, в скале, составляющей основание горы, были вырублены покои, в которых находились могилы Королей и Королев Нуменора.
Но большую часть Митталмара составляли пастбища. На юго-западе располагались холмистые плоскогорья, поросшие травой. Там, в Эмериэ [Emeri], был основной район Пастухов.
Форостар был наименее плодородной частью. Это были каменистые земли, почти лишенные деревьев, лишь на западных торфянистых склонах, покрытых вереском, росли еловые и лиственничные леса. По направлению к Северному Мысу местность повышалась, обрастая скалистыми вершинами, и там исполинский Соронтил отвесно поднимался из моря огромными утесами. Здесь обитало много орлов и в этом районе Тар-Менельдур Элентирмо построил высокую башню, с которой он мог наблюдать за движением звезд.
Андустар тоже бы скалистым в северной части и леса высоких елей [или леса елей на большой высоте? Прим. перев.] смотрели прямо на море. Три обращенных к западу залива прорезали нагорье, но с этой стороны утесы не всегда были у самого моря, и у их подножия была отлого спускающаяся полоса земли. Самый северный из заливов назывался заливом Андуниэ [Andni], поскольку там находилась гавань Андуниэ (Закат). Город находился рядом с берегом, но многие жилища располагались на крутых склонах за ним. Но в южной части Андустара было много плодородных мест, там были обширные леса берез и буков наверху и дубов и вязов в низинах. Между полуостровами Андустар и Хьярнустар лежал большой залив, который назывался Эльданна потому, что он был направлен в сторону Эрессэа [Eressa]. Земли вокруг него были защищены с севера и открыты западным морям, так что там было тепло и там выпадало больше всего дождей. В центре залива Эльданна была прекраснейшая из гаваней Нуменора, Эльдалондэ [Eldalond] Зеленая. В первое время именно сюда быстрые корабли Эльдар Эрессэа приплывали чаще всего.
Повсюду в окрестностях этих мест - на склонах, обращенных к морю, и в глубине острова, росли вечнозеленые благоухающие деревья, которые были завезены сюда с Запада. Они так разрослись здесь, что Эльдар говорили, будто они здесь почти так же прекрасны, как и в гавани на Эрессэа. Ими в Нуменоре восторгались больше всего и их поминали в многих песнях в течении долгого времени после того, как они исчезли навеки, поскольку мало их когда-либо цвело восточнее Дарованной Земли: ойолайрэ [oiolair] и лайрэлоссэ [laireloss], нессамельда [nessamelda], вардарианна [vardarianna], таниквэлассэ [taniquelass] и яваннамирэ [yavannamr] с их красными круглыми плодами. Цветы, кора и листья этих деревьев испускали сладостный аромат, и вся та земля была полна их благоуханием; потому ее и называли Ни'сималдар ((Nsimaldar)), Благоухающие Деревья. Многие из них приживались и росли в других местах Ну'мено'ра, хотя и не в таком изобилии; но только здесь росли могучие золотые МАЛИНОРНИ, за пять столетий вырастая до высоты лишь немногим меньшей, чем в самом Эрессэа. Ствол этого дерева был гладок и серебрист, а ветви его тянулись вверх наподобие ветвей бука; но никогда не разветвлялось оно посередине, и ствол его был ровным. Листья его также напоминали листья бука, но были много больше, светло-зеленые сверху и серебристые снизу, и они поблескивали на солнце; осенью же они не опадали, а лишь становились светло-золотыми. Весной на нем появлялись гроздья цветов, похожие на цвет вишни, которые не отцветали все лето; и как только раскрывались цветы, опадали листья, так что всю весну и все лето МАЛИНОРНЭ ((malinorn)) был украшен и укрыт золотом, а ствол его был серо-серебряным.  Плоды этого дерева походили на орехи в серебристой скорлупе; и их дарил некогда Тар-Алдарион, шестой Король Ну'мено'ра, королю Гил-Галаду Линдонскому. В земле того они не проросли; но часть из них Гил-Галад передал своей родственнице Галадриэли, и под ее властью они проросли и прижились в заповедной земле Лотло'риэн ((Lothlrien)) близ реки Андуин, и росли там до тех пор, пока все Высокие Эльфы не покинули Средиземье; но те деревья не достигали высоты и величия тех великанов, что росли в Ну'мено'ре.
Под Эльдалондэ в море впадала река Нундуйнэ ((Nunduin)), и на пути своем река эта разливалась небольшим озером Ни'синен ((Nsinen)), названным так из-за обилия духовитых кустарников и цветов по его берегам.
Хьярнустар в западной части своей был страной гористой, и южные и западные берега его усеяны были большими скалами; но на востоке плодородная и теплая земля его была покрыта виноградниками. Полуострова Хьярнустар и Хьярростар раздавались широко, и на всем протяжении побережья между ними земля и море встречались так мирно, как нигде более на всем острове. Там впадала в море река Сирил, самая полноводная из рек острова (ибо все прочие реки, не считая Нундуйнэ на западе, были недлинными и торопливыми потоками, сбегавшими к морю с окрестных гор), река, вытекавшая из источников под Менельтармой в долине Нойринан и протекавшая на юг через весь Митталмар. В низовьях своих она становилась широкой и разливистой. В море впадала она посреди обширных болот и тростниковых зарослей, и воды ее подбирались к югу переменчивыми путями через пески; ибо на много миль вокруг раскинулись там песчаные побережья и гальки; и на них в основном селились рыбаки в поселках посреди болот и заводей, из которых самой большой была заводь Ниндамос.
В Хьярростаре в изобилии росли многие разновидности деревьев, и среди них - ЛАУРИНКВЭ ((laurinqu)), которое очень любили люди за его цветы, другого же применения ему не было. Назвали его так за длинные грозди желтых цветов; и те, кто слышал от эльдаров о Лаурелине, Золотом Древе Валинора, верили, что происходит лауринквэ от семян того великого Древа, что привезли эльдары; но это было не так. Со времени Тар-Алдариона в тех местах выращивали множество леса для постройки кораблей.
Орростар был страною более прохладной, но от холодных северо-восточных ветров был он защищен взгорьем, протянувшимся от оконечности полуострова; и во внутренних местностях Орростара выращивали злаки особенно в тех, что граничили с Арандором.
Весь остров Ну'менор расположен был так, словно был брошен в море сверху, к западу же и чуть к востоку был он вытянут, и повсюду, кроме южного побережья, почти везде обрывался в море скалистыми утесами. Птицы морские, водоплавающие и ныряющие, обитали на берегах Ну'мено'ра в великом множестве. Моряки говорили, что и с закрытыми глазами могли бы они сказать, что близок Ну'менор, из-за шума птичьих базаров на побережье; и когда какой-либо корабль приближался к земле, птицы снимались со скал и подлетали к нему, радостно приветствуя его, ибо их никогда не убивали и не причиняли им намеренно вреда. Некоторые птицы сопровождали корабли в дальних плаваниях, даже те, что ходили в Средиземье. Также и по самому острову птиц водилось без счета, от КИРИНКИ, птички не больше крапивника, в ярко-алых перышках, чей пронзительный голосок был на пороге человеческого слуха, и до великих орлов, считавшихся священными птицами Манвэ, которым никогда не наносили никакой обиды, пока не настали дни зла и ненависти к валарам. На протяжении двух тысяч лет, со дней Элроса Тар-Миньятура и до времен Тар-Анкалимона сына Тар-Атанамира, на вершине башни королевского дворца в Арменелосе было орлиное гнездо; и чета орлов всегда жила в нем на попечении Короля.
Путешествовали по острову Ну'мено'ру на конях; ибо все, и мужчины и женщины, очень любили верховую езду и коней, обращаясь с ними почтительно и любовно. Кони их были обучены узнавать голос хозяина с большого расстояния и откликаться на него; и в старых сказаниях говорилось, что мужчина и женщина, сильно любившие друг друга, могли призывать своих коней к себе по нужде одной лишь мыслью. Дороги Ну'мено'ра были большей частью не мощеными, приспособлены для верховой езды, поскольку повозки и телеги мало использовались в первые века, а большие грузы доставлялись морем. Главная и старейшая дорога острова, пригодная для колес, вела из крупнейшего порта Роменны на востоке в королевский город Арменелос и далее в Долину Могил и к Менельтарме; и еще в давние времена дорога эта была продолжена до Ондосто в Форостаре, а оттуда - до Андуниэ на западном берегу. По дороге этой везли из Северных земель строительный камень, а с запада - строевой лес, которым богаты были тамошние земли.
С Эдайном пришли в Ну'менор многие искусства и ремесла, и множество мастеров, которые учились у эльдаров, сохранив при этом свои собственные знания и традиции. Но они не могли взять с собой много сырья, и привезли лишь инструменты; и долгое время любой металл в Ну'мено'ре был драгоценным. Привезли они с собой также и много сокровищ, золота и серебра и драгоценных камней; но в Ну'мено'ре они ничего этого не нашли. Эти вещи они любили за их красоту, и эта любовь пробудила в них алчность в поздние дни, когда они подпали под Тень и стали горды и неправедны в своих делах с младшими народами Средиземья. От эльфов Эрессэа нуменорцы время от времени получали в дар золото, серебро и драгоценности; но они оставались редкостью и высоко ценились в ранние века, пока власть Королей не распространилась на побережья Востока.
Некоторые металлы были найдены в Ну'мено'ре, и с быстрым ростом горного, литейного и кузнечного дела железные и медные изделия стали обыденными. Среди мастеров Эдайна были оружейники, и, вобрав науки Нолдора, они приобрели великую искусность в изготовлении мечей, боевых топоров, копий и ножей. Гильдия Оружейников продолжала ковать мечи для сохранения мастерства, хотя основная часть их работы заключалась в изготовлении предметов мирного обихода. Король и большинство сановников владели мечами по наследству от своих отцов;  часто они оставляли мечи своим наследникам. Новый меч обязательно выковывался для Наследника Короля и преподносился ему в день оглашения его титула. Но никто в Ну'мено'ре не носил меча, и долгие годы очень немного оружия изготавливалось в той земле. Были у них топоры, копья и луки, и охота с луками, пешая и конная, была любимым развлечением нуменорцев. В поздние дни в средиземских войнах больше всего боялись враги нуменорских луков: "Морские люди", говорится в преданиях, "посылали перед собой огромную тучу, словно дождь из змей или черный стальной вихрь"; и в те дни большие когорты Королевских Лучников вооружались полыми стальными луками и стрелами в черном оперении длиной от наконечника до конца пера в полный элл [около 113 см. Прим. составителя].
Но долгое время экипажи нуменорских кораблей сходили на средиземский берег без оружия; и хотя на борту у них были топоры и луки для рубки строевого леса и охоты на диких ничейных берегах, они не брали их с собой, когда шли к береговым людям. Они были очень огорчены, когда Тень расползлась по побережьям, и люди, с которыми они дружили, стали враждебны к ним или начали их бояться; и те, которым они дали железо, обернули его против них же.
Больше всего прочего сильные люди Ну'мено'ра любили Море - плавание, ныряние и соревнования в скорости гребли и ловкости управления парусом. Самыми мужественными людьми острова были рыбаки; рыбы по всему побережью острова было в изобилии, и она во все времена была основным источником пропитания в Ну'мено'ре; и все большие города Ну'мено'ра стояли на берегу моря. Из рыбаков по большей части вышли Моряки, которые с годами стали гильдией важной и могучей. Говорится, что когда аданы впервые поплыли через Море в Ну'менор, следуя за Звездой, каждый эльфийский корабль из тех, что везли их, вел эльдар, снаряженный Кирданом; и когда эльфийские капитаны отплыли и увели с собой почти все корабли, немало времени прошло, пока нуменорцы начали сами выходить в открытое море. Но среди них были корабельщики, которых обучали сами эльдары; и собственным своим трудом и учением они смогли постепенно сооружать корабли и плавать на большой воде. Когда с начала Второй Эпохи минуло шестьсот лет, Вэантур ((Vantur)), Капитан Королевского флота при Тар-Элендиле, впервые пустился в плаванье к берегам Средиземья. Он привел свой корабль ЭНТУЛЕССЭ ((Entuless)), что значит "возвращение", в Митлонд ((Mithlond)) на весенних западных ветрах и вернулся осенью следующего года. С этого времени мореплавание стало основным занятием для смелых и крепких мужей Ну'мено'ра; и Алдарион, сын Менельдура, чьей женой была дочь Вэантура, основал Гильдию Мореплавателей, в которой объединились все испытанные мореходы Ну'мено'ра; об этом рассказывается в нижеследующем сказании.

И они отправились вместе и поехали в Эмериэ {Emeri}, где на зеленых травяных холмах паслись самые большие в Ну'мено'ре стада, и смотрели на белые домики пастухов и слушали блеянье отар.
Там Эрендис заговорила с Алдарионом и сказала ему: - Вот здесь смогу я жить счастливо и спокойно. - Ты сможешь жить там, где пожелаешь, женой Королевского Наследника. - отвечал Алдарион. - И Королевой - во многих прекрасных дворцах, каких пожелаешь.
- Пока ты станешь Королем, я уже состарюсь. - сказала Эрендис. А где тем временем будет жить Королевский Наследник?
- Со своей супругой, - ответил Алдарион, - когда отпустят его дела, если только она не сможет разделить их с ним.
- Я не стану делить своего мужа с Владычицей Уйнэн. - сказала Эрендис.
- Это слова. - сказал Алдарион. - Так же и я могу сказать, что не стану делить свою жену с Владыкой Лесов Оромэ {Orom} из-за того, что она любит деревья, растущие на воле.
- Воистину, не станешь, - сказала Эрендис, - ведь ты любое дерево готов свалить в дар Уйнэн, будь твоя воля.
- Назови любое дерево, которое тебе по сердцу, и оно будет стоять до самой смерти своей. - предложил Алдарион.
- Я люблю все, что растет на этом Острове. - ответила Эрендис. И они долго ехали молча; а после этого дня расстались, и Эрендис вернулась в дом своего отца. Ему она ничего не сказала, но матери своей Ну'нет {Nneth} пересказала весь разговор с Алдарионом.
- Все или ничего, Эрендис? - сказала Ну'нет. - Так ты вела себя, как ребенок. Ты же любишь его, а он - великий человек, не говоря уже о его чине; любовь к нему нелегко будет тебе выкинуть из сердца. Женщина должна делить любовь своего мужа с его делом и с пламенем его души, иначе она делает его недостойным любви. Но я не думаю, что ты поймешь этот совет. Я же грущу потому, что настала уже пора тебе выходить замуж; и, родив прекрасное дитя, я надеялась на прекрасных внуков; а если будет их качать колыбель не в Королевском дворце, это меня не опечалит.
Совет этот и в самом деле не запал в душу Эрендис; но она поняла, что сердце ее ей не принадлежит, и дни ее пусты: более пусты, чем в те годы, когда Алдарион бывал в походах. Ибо он жил в Ну'мено'ре, но дни шли, а он больше не появлялся на западе.
Тогда Королева Алмариань, которой Ну'нет рассказала о том, что происходит, опасаясь, что Алдарион вновь станет искать себе утешения в дальнем путешествии - ибо он долго уже жил на берегу - послала Эрендис письмо, прося ее вернуться в Арменелос; и Эрендис, побуждаемая Ну'нет и велением своего сердца, послушалась. Там они помирились с Алдарионом; и весной того года, когда подошло время ЭРУКЬЕРМЕ {ERUKYERM}, они в свите Короля поднялись на вершину Менельтармы, Священной Горы ну'мено'рцев.  Когда все уже спустились оттуда, Алдарион и Эрендис остались на вершине; и они смотрели вокруг, на Остров Вестернессэ {Westernesse} [Правильная транскрипция выглядит скорее как Вестернесс, и название это следовало бы перевести с английского (прим. составителя)], покрытый весенней зеленью, и видели сияние на Западе, где вдалеке стоял Авалло'нэ {Avalln},  и тени на Востоке, над Великим Морем; а над ними распростерся голубой Менель. Они молчали, ибо лишь Королю разрешалось говорить на вершине Менельтармы; но когда они спускались, Эрендис приостановилась, глядя в сторону Эмериэ и дальше к лесам ее родины.
- Неужели тебе не люб Йо^за^йян {Yzyan}? - спросила она. Истинно, люб, - ответил Алдарион, - хоть ты, наверно, не поверишь этому. Но я думаю еще и о том, каким он может стать в грядущие времена, и о надежде и славе его народа; и думаю я, что не должен такой дар лежать в забросе и без дела.
Эрендис возразила ему, сказав: - Дары, что приходят от Валаров, а через них - от Одного, надо любить просто так, и во все времена. Они даны не для торга, не для обмена на лучшее или большее. Аданы остаются смертными людьми, Алдарион, как бы велики они ни были: и не жить нам в грядущие времена, не то как бы не потерять нынешнее, променяв его на собственную пустую выдумку. - И, сняв алмаз со своего плаща, Эрендис спросила Алдариона. - Разве ты позволишь мне обменять этот камень на что-то другое, что мне нравится?
- Нет! - ответил он. - Но ты ведь не запираешь его в сундуке. Хотя мне кажется, что слишком высоко ты носишь его: он тускнеет рядом с блеском твоих глаз.
И он поцеловал ее глаза, и тут все страхи оставили ее, и она приняла его; и так помолвились они на крутой тропе по склону Менельтармы.
Они вернулись в Арменелос, и Алдарион представил Эрендис Тар-Менельдуру невестой Королевского Наследника; и Король возрадовался, и большое веселье было в столице и по всему Острову. На помолвку Менельдур подарил Эрендис обширные земли в Эмериэ и выстроил на них для нее белый дворец. Алдарион же сказал ей:
- Много у меня еще в сундуках драгоценностей, подарков от королей дальних стран, куда корабли ну'мено'рцев принесли помощь. Есть у меня камни, зеленые, словно солнечный свет в листьях деревьев, любимых тобой.
- Нет! - сказала Эрендис. - Есть у меня уже подарок от тебя на помолвку, хоть и получила я его задолго раньше. Других камней у меня нет, и не нужно; и стану я носить его еще выше.
И он увидел, что она заказала мастерам оправить белый камень, похожий на звезду, в серебро; и по ее воле он увенчал ее этой диадемой. Она носила ее много лет, пока не пришли скорби и печали; и по ней называли ее повсюду Тар-Элестирнэ {Tar-Elestirn}, Владычица со Звездой на Челе.  Так во дворце Короля в Арменелосе и по всему Острову настало время покоя и радости, и в древних книгах записано, что невиданный урожай выдался в то золотое лето года восемьсот пятьдесят восьмого Второй Эпохи.
Только моряки Гильдии Морских Купцов из всего народа не были довольны. Уже пятнадцать лет Алдарион жил в Ну'мено'ре и не снаряжал дальних походов; и хотя он выучил многих достойных капитанов, без богатства и власти сына Короля плавания их были не такими долгими и дальними, и редко заплывали они дальше страны Гил-Галада. К тому же, на верфях подошел к концу запас дерева, ибо Алдарион забросил леса; и Морские Купцы стали просить его вернуться к делам. Алдарион уступил их мольбам; и сперва Эрендис сопровождала его в лесах, но ее опечалило зрелище деревьев, сперва срубаемых, затем пускаемых в обрез и распил. Вскоре Алдарион стал ездить один, и они бывали вместе реже.
Настал год, в который все ждали свадьбы Королевского Наследника; ибо не в обычае было, чтобы помолвка затягивалась более, чем на три года. Однажды весенним утром Алдарион выехал из гавани Анду'ниэ по дороге к дому Берегара; ибо он был зван туда, и Эрендис должна была приехать туда раньше него через остров из Арменелоса. Выехав на гребень горы, прикрывавшей гавань с севера, Алдарион обернулся и поглядел на море. Дул западный ветер, частый в эту пору года, который любили все плавающие в Средиземье, и увенчанные гребнями пены волны накатывались на берег. И тут тоска по морю вдруг охватила Алдариона, словно могучей рукой сжав его горло, и сердце его застучало, и перехватило дух. Он овладел собой и наконец повернулся спиной к морю и продолжил путь; и он выбрал ту дорогу через лес, где встретил некогда Эрендис на коне, похожую на эльфиянку - пятнадцать уже лет назад. Он почти искал ее там взглядом; но ее не было там, и желание увидеть ее подгоняло его; он приехал в дом Берегара еще засветло.
Эрендис встретила его с радостью, и он был весел; но ничего не сказал об их свадьбе, хотя все думали, что и за этим также он ездил в Западные Земли. Дни шли, и Эрендис стала замечать, что Алдарион все чаще умолкает вдруг во всеобщем веселье; и глядя на него, она то и дело ловила на себе его взгляд. И сердце ее сжималось: ибо голубые глаза Алдариона стали казаться ей холодными и серыми, и видела она в них тоску и жажду. Этот взгляд был слишком хорошо ей знаком, и она боялась того, что он означал; но она ничего не сказала ему. Ну'нет, все замечавшая, была рада этому; ведь "слова бередят старые раны", говорила она. Вскоре Алдарион и Эрендис уехали обратно в Арменелос, и чем дальше они отдалялись от моря, тем веселее снова становился Алдарион. Но о своих тяготах он ничего не сказал Эрендис: ибо в нем шла настоящая битва, и битва непримиримая.
Так шел год, и Алдарион не говорил ни о море, ни о свадьбе; но стал часто бывать в Ро'менне и среди Морских Купцов. Наконец, когда близилось уже начало следующего года, Король призвал его в свои покои; и они рады были встретиться, и любовь их друг к другу ничем не была омрачена.
- Сын мой, - спросил Тар-Менельдур, - когда ты приведешь ко мне мою долгожданную дочь? Прошло уже больше трех лет, достаточный срок. Я дивлюсь, как ты можешь выносить такую длительную отсрочку?
Алдарион молчал, и сказал наконец: - Снова находит на меня моя страсть, Атаринья. Восемнадцать лет - долгий пост. Мне трудно лежать в постели и держаться в седле, и камни твердой земли ранят мне ноги.
Менельдур опечалился и пожалел сына; но тяготы его он не мог понять, ибо сам никогда не любил корабли; и он сказал:
- Увы! Но ты помолвлен. А по законам Ну'мено'ра и по порядкам Эльдара и Эдайна мужчина не может иметь двух жен. Ты не можешь обручиться с Морем, ибо ты помолвлен с Эрендис.
Тут сердце Алдариона ожесточилось, потому что эти слова напомнили ему их разговор с Эрендис, когда они ехали по Эмериэ; и он подумал - и напрасно - что Эрендис советовалась с его отцом. Он же, когда считал, что кто-то хочет заставить его поступать по-своему, всегда поступал наперекор.
- Кузнец может ковать, конник может ездить, рудокоп может копать, будучи помолвлен. - сказал он. - Так почему же моряк не может плавать?
- Если бы кузнец по пять лет стоял у наковальни, мало было бы жен у кузнецов. - ответил Король. - И редки у моряков жены, которые выносят все, что приносит судьба, из-за их работы и их нужды. Королевский же Наследник - не моряк ни по роду занятий, ни по нужде.
- Не одна работа правит человеком. - сказал Алдарион. - И есть еще много лет, чтобы повременить.
- О, нет! - возразил Менельдур. - Ты принимаешь свой дар, как должное: надежда же Эрендис короче твоей, и годы ее летят быстрее. Она не из ветви Элроса; и она уже много лет любит тебя.
- Когда я просил ее, она молчала чуть ли не двенадцать лет. сказал Алдарион. - Я же не прошу и трети этого срока.
- Тогда она не была помолвлена. - ответил Менельдур. - Но теперь ни один из вас не волен. Если она молчала, то, я уверен, лишь из страха того, что, похоже, случилось теперь, раз ты не владеешь собой. Ты притушил этот страх, должно быть; но, хоть ты можешь и не говорить прямо, я вижу, что ты подпал под чары.
И Алдарион сказал сердито: - Лучше уж было мне поговорить со своей невестой самому, а не через посредника!
И он ушел от отца. Вскоре он сказал Эрендис о своем желании снова отправиться в плавание по большой воде, сказав, что из-за него он лишился покоя и сна. Она же, побледнев, молчала, и сказала наконец:
- Я думала, ты пришел поговорить о нашей свадьбе... - Так и будет! - заверил Алдарион. - Так и случится, как только я вернусь, если ты дождешься.
Но, увидев ее горе, он передумал: - Это будет сейчас, - сказал он, - до исхода этого года. А потом я сооружу корабль, какого еще не строили Морские Купцы, дворец для Королевы на воде. И ты поплывешь со мной, Эрендис, по милости Валаров, Яванны и Оромэ, которых ты любишь; мы поплывем к странам, в которых я покажу тебе леса, каких ты не видела; там и сейчас поют эльдары; леса, которые больше ну'мено'рских, свободные и нетронутые от начала дней, где еще слышится рог Владыки Оромэ.
Но Эрендис плакала: - Нет, Алдарион. - ответила она. - Я рада, что в мире есть еще такое, о чем ты говоришь; но я не увижу этого никогда. Ибо я не хочу этого: лесам Ну'мено'ра отдано мое сердце. И, увы! если из любви к тебе взойду я на этот корабль, то не сойду с него. Вынести это выше сил моих; едва скроется берег, я умру. Море ненавидит меня; и теперь отмстилось мне за то, что я забрала тебя у него и бегала от тебя. Иди, господин мой! Но сжалься, и не трать столько лет, сколько я уже потеряла!
Алдарион был повержен; ибо он говорил со своим отцом в пустой ярости, она же говорила в великой любви. Он не отплыл в тот год; но мало было у него радости и покоя. "Едва скроется берег, она умрет" сказал он себе. "Но скоро я умру, если не скроется он. Так если уж суждено нам прожить сколько-то лет вместе, то должен я плыть один, и скорее."
Он начал наконец готовиться отплыть по весне; и Морские Купцы были рады, как никто на всем Острове из тех, кто знал о том, что происходит. Было снаряжено три корабля, и в месяц ви'рессэ {Vress} они отчалили. Эрендис сама повесила зеленый венок ОЙОЛАЙРЭ на бушприт "Паларрана" и скрыла слезы, пока корабли не вышли из могучих новых волноломов гавани.
Шесть с лишним лет прошло, прежде чем Алдарион вернулся в Ну'менор. Даже Королева Алмариань была холодна к нему по возвращении, и Купцы попали в опалу; ибо люди сочли, что Алдарион слишком жесток к Эрендис. Он же и вправду задержался дольше, чем собирался; ибо гавань Виньялондэ он нашел полностью разрушенной, и море свело на нет все его труды по восстановлению ее. Люди по побережью стали бояться ну'мено'рцев, или же начали открыто враждовать с ними; и Алдарион услышал слухи о каком-то правителе в Средиземье, который ненавидит людей на кораблях. Затем, когда уже он повернул домой, с юга налетел бешеный ветер, и его занесло далеко на север. На некоторое время он задержался в Митлонде, а когда снова вывел корабли в море, их снова унесло в опасные северные воды, полные льдов, где они жестоко страдали от холода. Наконец, море и ветра успокоились, но когда Алдарион выглядывал с бушприта "Паларрана" и увидел на горизонте Менельтарму, взгляд его упал на зеленый венок - и он увидел, что тот завял. Алдарион испугался, ибо такого никогда не случалось с венками ОЙОЛАЙРЭ, пока брызги воды омывали их.
- Он замерз, капитан. - сказал моряк, стоявший рядом. - Было слишком холодно. Как же я рад снова видеть наш Столп!
Когда Алдарион пришел к Эрендис, она долго смотрела на него, но не выходила ему навстречу; и он стоял некоторое время, не зная, что сказать, чем вовсе не отличался он обычно.
- Сядь, господин мой, - сказала Эрендис, - и сперва расскажи мне о всех своих деяниях. Многое, должно быть, видел ты и совершил за эти долгие годы!
И Алдарион, запинаясь, начал, а она сидела молча и слушала, пока он не рассказал ей всю повесть о своих тяготах и задержках; и когда он закончил, она сказала:
- Благодарение Валарам, чьей милостью ты наконец вернулся. И благодарение им также за то, что я не отправилась с тобой; ибо я увяла бы быстрее любого венка.
- Твой зеленый венок попал на холод против воли. - ответил он. Но прогони меня теперь, если хочешь, и люди, я думаю, не станут винить тебя. Разве смею я надеяться, что твоя любовь окажется долговечнее дивного ОЙОЛАЙРЭ?
- Так воистину оказалось. - ответила Эрендис. - Еще не застудилась она до смерти, Алдарион. Увы! Как я могу прогнать тебя, когда вижу тебя вновь, прекрасного, как солнце после зимы!
- Так пусть же придут теперь весна и лето! - сказал Алдарион. - И пусть не вернется зима. - добавила Эрендис.
И к радости Менельдура и Алмариани свадьба Королевского Наследника была назначена на следующую весну; и так и случилось. В год восемьсот семидесятый Второй Эпохи Алдарион и Эрендис обручились в Арменелосе, и в каждом доме звучала музыка, и на улицах пели мужчины и женщины. После того Королевский Наследник и его новобрачная путешествовали по всему Острову, пока посреди лета не приехали они в Анду'ниэ, где Валандил, его правитель, приготовил им заключительный пир; и весь народ Западных Земель собрался туда из любви к Эрендис и гордости, что Королева Ну'мено'ра происходит из них.
Утром после пира Алдарион смотрел из окна спальни, выходившего на запад, на море.
- Смотри, Эрендис! - воскликнул он вдруг. - Корабль идет в гавань; и это не ну'мено'рский корабль, а такой, на какой ни мне, ни тебе не взойти, даже если захотим.
И Эрендис выглянула и увидела стройный белый корабль, окруженный белыми птицами в лучах солнца; и парус его сверкал серебром, когда, разрезая пену, он вошел в гавань. Так эльдары почтили свадьбу Эрендис из любви к народу Западных Земель, с которым более всего были они дружны.  Корабль их был нагружен цветами для украшения празднества, и все, севшие за столы ввечеру, были увенчаны ЭЛАНОРОМ  и сладостным ЛИССУИНОМ, чей аромат веселит сердце. Привезли они с собой также и менестрелей, певцов, что помнили песни эльфов и людей давних дней Нарготронда и Гондолина; и много эльфов, дивных и величавых, сидело меж людей за столами. Но люди Анду'ниэ говорили, что ни один из них не был прекраснее Эрендис; они же сказали, что глаза ее ясны, как глаза Морвен Эледвен {Morwen Eledhwen} былых времен  или даже глаза жительниц Авалло'нэ.
Привезли эльдары также и множество даров. Алдариону они подарили саженец дерева, кора которого была белоснежной, а ствол - прямым, крепким и прочным, словно стальной; листвы же на нем еще не было.
- Благодарю вас. - сказал Алдарион эльфам. - Древесина такого дерева, должно быть, воистину драгоценна.
- Может быть; мы не знаем. - ответили они. - Ни одно из них еще не было срублено. Летом оно носит прохладную листву, а зимой - цветы. Мы ценим его за это.
Эрендис же они подарили двух птичек с золотыми клювами и лапками. Они пели друг другу на много ладов, не повторяясь ни в одной песне и трели; если же их разделяли, они тут же слетались друг к другу, и не пели поодиночке.
- Как же мне держать их? - спросила Эрендис. - Пусть летают и будут свободны. - ответил эльдар. - Мы говорили им о тебе; и они будут с тобой, где ты ни поселишься. Они живут вместе всю жизнь, а живут они долго. Быть может, в садах твоих детей будет петь множество таких птиц.
В ту ночь Эрендис проснулась, и сладостный аромат донесся до нее из окна; ночь была светла, ибо полная луна стояла на западе. Встав с постели, Эрендис выглянула в окно и увидела, как вся земля спит, одетая серебром; на подоконнике же сидели бок о бок две птички.
Когда празднества окончились, Алдарион и Эрендис отправились погостить в ее дом; и птички снова поселились на подоконнике. Через некоторое время они попрощались с Берегаром и Ну'нет и поехали обратно в Арменелос; ибо там пожелал Король поселить своего Наследника, и для них был приготовлен дворец посреди сада. Там было посажено эльфийское дерево, и эльфийские птички пели на его ветвях.
Через два года Эрендис понесла, и весной следующего года родила Алдариону дочь. С самого рождения девочка была красавицей, и все хорошела: прекраснейшая из женщин, рождавшихся в ветви Элроса, как гласят предания, кроме лишь Ар-Зимрафели {Ar-Zimraрhel}, последней. Когда пришла пора дать ей первое имя, ее назвали Анкалимэ {Ancalim}. Эрендис радовалась в душе, ибо думала: "Теперь наверняка Алдарион захочет сына, чтобы тот стал его наследником; и еще долго он проживет со мной." Втайне она все еще боялась Моря и его власти над сердцем мужа; и хотя она пыталась спрятать этот страх, всякий раз, когда он отправлялся на верфь или засиживался с Морскими Купцами, она ревновала его. Один раз Алдарион позвал ее на "Эамбар", но, увидев в ее глазах, что она не рада этому, больше никогда не предлагал ей этого. Прожив пять лет на берегу, Алдарион снова занялся своим Лесным Хозяйством, и часто подолгу отсутствовал дома. Теперь в Ну'мено'ре и вправду было вдосталь леса, и главным образом благодаря его рачительности, но из-за того, что больше стало народу, нужда в строевом лесе и в дереве для различных работ была постоянной. Ибо в те давние дни, хоть многие и работали очень умело с камнем и металлами - ведь Эдайн в старину многому выучился у Нолдора - ну'мено'рцы любили все деревянное, в повседневных ли надобностях или же в украшениях изящной резьбы. В то время Алдарион снова много заботился о будущем, насаждая лес везде, где он вырубался, и сажал новые леса, где только была свободная земля, подходившая каким-либо деревьям. Именно тогда стали повсеместно звать его Алдарионом, и под этим именем помнят его среди тех, кто держал скипетр Ну'мено'ра. Но многим, и не только Эрендис, казалось, что он мало любит сами деревья, а заботится о них больше как о древесине для своих нужд.
Немногим иначе было и с Морем. Ибо, как давно уже сказала Ну'нет своей дочери: "Он может любить корабли, дочь моя, ибо они созданы умом и руками человека; но я думаю, не ветра и не большие воды так терзают его сердце, и не неведомые земли, а какой-то огонь в душе его или какая-то мечта, преследующая его." И это, должно быть, было близко к истине; ибо Алдарион был прозорлив и предвидел те дни, когда народу понадобится больше места и больше богатства; и, сознавал ли он это ясно сам или нет, он мечтал о славе Ну'мено'ра и могуществе его Королей, и искал, куда шагнуть им, чтобы возвеличить свои владения. Поэтому вскоре он от лесничества вернулся к кораблестроению, и ему привиделся могучий корабль, похожий на крепость, с высокими мачтами и парусами, широкими, как облака, несущий на себе людей и грузов с целый город. И на верфях Ро'менны заработали пилы и молотки, и наконец, из малых частей собрался огромный скелет со множеством ребер; люди дивились на него. "ТУРУФАНТО" {TURUPHANTO}, "Деревянный Кит", называли его, но имя ему было другое.
Эрендис узнала об этом, хотя Алдарион не говорил ей, и встревожилась. Однажды она наконец сказала ему:
- Что там за возня с кораблями, Начальник Гаваней? Разве не хватит с нас? Сколько прекрасных деревьев было срублено до срока в этом году? - Она говорила полушутя, и улыбалась.
- Мужчина на земле должен трудиться, - отвечал он, - даже если у него прекрасная жена. Деревья растут и падают. Я вырастил их больше, чем срублено. - Он тоже говорил весело, но не смотрел ей в глаза; и больше они не разговаривали об этом между собой.
Но когда Анкалимэ почти исполнилось четыре года, Алдарион наконец открыто объявил Эрендис о своем желании снова покинуть Ну'менор. Она сидела молча, ибо он не сказал ей ничего, чего бы она сама не знала; и слова были напрасны. Он подождал до дня рождения Анкалимэ, и расстарался для нее в тот день. Она смеялась и веселилась, хотя остальные в доме были невеселы; и когда она пошла ко сну, она спросила отца:
- ТАТАНЬЯ, ты возьмешь меня с собой этим летом? Я хочу увидеть белый дворец в стране овечек, про который рассказывала МАМИЛЬ.
Алдарион не ответил; на следующий день он покинул дом и не возвращался несколько дней. Когда все было готово, он зашел попрощаться с Эрендис. В ее глазах против ее воли появились слезы. Эти слезы огорчили его, и смутили, ибо он решился уже и скрепил свое сердце. - Довольно, Эрендис! - сказал он. - Восемь лет я жил здесь. Нельзя приковать золотой цепью сына Короля, кровь Туора и Эарендила {Erendil}! И не на смерть я отправляюсь. Я скоро вернусь.
- Скоро? - переспросила она. - Но годы беспощадны, и ты не вернешь их с собой. А мои годы короче твоих. Молодость моя убегает; а где мои дети, и где твой наследник? Слишком долго и слишком часто в последнее время моя постель холодна.
- Часто в последнее время мне казалось, что ты этого хочешь. сказал Алдарион. - Но не будем ссориться, если мы думаем по-разному. Взгляни в зеркало, Эрендис! Ты прекрасна, и ни старость не бросает ни тени на тебя. Ты еще можешь подарить немного времени моей величайшей надобности. Два года! Лишь два года я прошу!
Эрендис ответила: - Скажи лучше "два года возьму я, хочешь ты того, или нет". Что ж, возьми два года! Но не больше. Сын Короля крови Эарендила должен держать свое слово.
На следующее утро Алдарион заторопился прочь. Он поднял на руки Анкалимэ и поцеловал ее; она обняла его, но он усадил ее и ускакал. Вскоре из Ро'менны отчалил огромный корабль. Он назвал его "ХИРИЛОНДЭ" {HIRILOND}, "Искатель Гавани"; но отплыл он с Ну'мено'ра без благословения Тар-Менельдура; и Эрендис не пришла в гавань с зеленым Венком Возвращения, и не послала Венка. Алдарион хмуро стоял на носу "Хирилондэ", на который жена капитана повесила большую ветвь ОЙОЛАЙРЭ; и не оглядывался назад, пока Менельтарма не скрылась в сумерках.
Весь тот день Эрендис просидела одна в своем покое, горюя; но в глубине своего сердца она почувствовала новое - холодную злость, и любовь ее к Алдариону была смертельно ранена. Она ненавидела Море; а теперь и на деревья, которые когда-то любила, она не желала смотреть, ибо они напоминали ей мачты больших кораблей. Потому она вскоре оставила Арменелос и отправилась в Эмериэ посреди Острова, где повсюду ветер разносил во все стороны блеяние овец.
- Оно слаще моему слуху, чем вопли чаек. - сказала она, встав в дверях своего белого дворца, подарка Короля; а дворец стоял на западном склоне холма, и вокруг его зеленый луг без ограды или стены переходил в пастбище. Туда она взяла с собой Анкалимэ, и они жили там вдвоем. В доме Эрендис были только служанки; и она всячески старалась воспитать дочь на свой лад, внушая ей неприязнь к мужчинам.
Анкалимэ редко видела мужчин, ибо у Эрендис не было хозяйства, а немногие ее работники и пастухи жили на подворье поодаль. Другие же мужчины не приезжали туда, кроме редких гонцов от Короля; а те сразу старались уехать оттуда, потому что холод этого дома гнал их прочь; а в доме они говорили лишь вполголоса.
Однажды утром в Эмериэ Эрендис разбудило пение птиц; на подоконнике ее окна сидели эльфийские птички, которые жили в ее саду в Арменелосе, и которых она забыла там.
- Глупые певуны! Летите прочь. - сказала она. - Здесь не место вашей радости.
И птички умолкли и поднялись над деревьями; трижды они облетели дом и улетели к западу. В тот же вечер они сели на окно в доме ее отца, где она жила с Алдарионом по пути с пира в Анду'ниэ; и там Ну'нет и Берегар нашли их наутро следующего дня. Но едва Ну'нет протянула к ним руки, они вспорхнули и полетели прочь, и она проводила их взглядом, пока они не стали пылинками в солнечных лучах, умчавшись к морю, туда, откуда они появились.
- Значит, он снова ушел и оставил ее. - сказала Ну'нет. - Почему же она не дала нам знать? - вздохнул Берегар. - И почему она не приехала домой?
- Она дала знать. - ответила Ну'нет. - Ведь она отпустила эльфийских птичек, а это было зря. Недоброе это предвещает. Почему, почему, дочь моя? Ведь ты же знала, на что идешь! Оставь ее, Берегар, где бы она ни была. Здесь больше не ее дом, и она не исцелится здесь. Пусть Валары пошлют ей мудрости - или хотя бы умения держаться.
Когда пришел второй год плавания Алдариона, по воле Короля Эрендис повелела отделать и приготовить дом в Арменелосе; но сама не собралась туда. Королю она послала такое письмо: "Я вернусь, если ты велишь мне, АТАР АРАНЬЯ. Но к чему мне спешить? Разве я не успею приехать, когда его парус покажется на востоке?" Себе же она сказала:
- Уж не хочет ли Король, чтобы я ждала его на причале, как девчонка матроса? Когда-то и было бы так, но я уже не та. Этого с меня довольно.
Но прошел тот год, а паруса так и не увидели; и настал следующий год, и склонился к осени. Эрендис стала холодна и молчалива. Она повелела закрыть дом в Арменелосе и не уезжала из своего дворца в Эмериэ больше, чем на несколько часов.
Всю свою любовь она отдала своей дочери, и очень привязалась к ней, и не хотела отпускать Анкалимэ от себя даже в гости к Ну'нет и родственникам в Западных Землях. Все, что знала Анкалимэ, она узнала у своей матери; и она выучилась хорошо читать и писать, и говорила с Эрендис по-эльфийски, как то было принято у ну'мено'рской знати. Ибо в Западных Землях в таких домах, как дом Берегара, это была повседневная речь, и Эрендис редко говорила на ну'мено'рском языке, который Алдарион любил больше всех. Много узнала Анкалимэ о Ну'мено'ре и о былых временах из тех книг и свитков, что были в доме и что были понятны ей; и другое, о людях и о земле, слышала она от женщин дома, хотя Эрендис и не знала об этом ничего. Но женщины придерживали язык, когда разговаривали с девочкой, опасаясь госпожи; и немного было веселья Анкалимэ в белом дворце в Эмериэ. Дом этот был тих, и музыка не звучала в нем, словно кто-то недавно умер в нем; а в Ну'мено'ре в те дни все люди играли на чем-нибудь. Но все, что слышала Анкалимэ в детстве, было пение женщин за работой, на улице, где Белая Госпожа Эмериэ не слышала их. Теперь Анкалимэ исполнилось семь лет, и когда только ей разрешали, она уходила из дома на широкие луга, где можно было привольно бегать; и порою она гуляла с пастушками, ухаживая за овцами и обедая под открытым небом.
Однажды тем летом с одного из дальних хуторов в дом по делу пришел мальчик, чуть старше ее; Анкалимэ наткнулась на него, когда на подворье он подкреплялся хлебом, запивая его молоком. Он оглядел ее равнодушно и отпил еще молока. Затем он подвинул к ней свою кружку.
- Ну, смотри, глазастая, раз интересно. - сказал он. - Красивая ты, но очень уж тоща. Будешь есть? - и он вынул из сумки краюху хлеба.
- И^бал, бездельник! - окликнула его пожилая женщина, вышедшая из коровника. - Беги со всех своих длинных ног, не то забудешь, что я просила передать твоей матери!
- Там, где вы, матушка Зами^н, сторожевой собаки не надо! ответил мальчик и, залаяв, выбежал прочь из ворот и понесся по склону холма.
Зами^н была пожилая крестьянка, острая на язык, и не стеснялась ничего и никого, даже Белой Госпожи.
- Что это было за шумное создание? - спросила Анкалимэ. Мальчишка, - ответила Зами^н, - если ты знаешь, что это такое.
Впрочем, откуда тебе знать? Они лишь много едят и много шалят. Этот все время ест - но все без толку. Славного паренька увидит его отец, когда вернется; только если он еще немного запоздает, может и не узнать его. Да и не он один.
- У мальчишки тоже есть отец? - спросила Анкалимэ. - Конечно же. - ответила Зами^н. - Ульбар, один из пастухов господина с юга; мы зовем его Овечьим Правителем, он - родич Короля.
- А почему же отец мальчишки не дома? - Потому, ХЕ'РИНКЭ {HRINK}, - ответила Зами^н, - что он услыхал об этих Морских Купцах и ушел к ним, и уплыл с твоим отцом, Господином Алдарионом: Валар весть, куда и зачем.
В тот вечер Анкалимэ вдруг спросила у своей матери: - Моего отца зовут Господин Алдарион? - Так его звали. - сказала Эрендис. - Но к чему ты спрашиваешь? Голос ее был холоден и спокоен, но она была удивлена и обеспокоена; ибо до сих пор ни слова об Алдарионе не было сказано между ними.
Анкалимэ не ответила на вопрос. - Когда он вернется? - спросила она. - Не спрашивай меня! - ответила Эрендис. - Я не знаю. Никогда, наверно. Но не волнуйся; ведь у тебя есть мать, и она не бросит тебя, пока ты ее любишь.
Больше Анкалимэ не говорила об отце. Дни шли, унеся с собой год, и еще один; в ту весну Анкалимэ исполнилось девять лет. Родились и подросли ягнята; пришла и прошла стрижка; жаркое лето подсушило траву. Осень принесла дожди, и на ветрах с востока с облаками из серых морей "Хирилондэ" принес Алдариона в Ро'менну; и известие об этом дошло до Эмериэ, но Эрендис не пожелала говорить об этом. Никто не встретил Алдариона на пристани. Под дождем он прискакал в Арменелос; и увидел, что дом его закрыт. Он был расстроен, но не стал разузнавать ни у кого ничего; первым делом он отправился к Королю, ибо у него были для него важные известия.
Его встретил прием не более теплый, чем он ожидал; и Менельдур заговорил с ним, как Король с капитаном, за которым водится немало проступков.
- Долго тебя не было. - сказал он холодно. - Больше трех лет прошло с того времени, на которое ты назначил свое возвращение.
- Увы! - сказал Алдарион. - Даже я устал от моря, и давно уже сердце мое рвалось на запад. Но мне пришлось задержаться против воли сердца: дел много. А без меня рушится все.
- В этом я не сомневаюсь. - сказал Менельдур. - На своей земле ты, боюсь, найдешь то же самое.
- Это я надеюсь поправить. - сказал Алдарион. - Но мир снова меняется. В нем уже тысяча лет прошла с того, как Владыки Запада выслали свое войско против Ангбанда; и те дни позабыты людьми или же стали для них туманными легендами. Они снова встревожены, страх преследует их. Мне очень хочется посоветоваться с тобой, рассказать о своих делах и своих мыслях о том, что следует предпринять.
- Так и будет. - ответил Менельдур. - Меньшего я и не жду. Но есть другие дела, которые мне кажутся более важными. "Пусть Король сперва хорошо правит своим домом, прежде чем станет править другие," так говорят. Это истинно для всех. Теперь я дам тебе совет, сын Менельдура. У тебя есть еще и своя жизнь. Половиной себя ты вечно пренебрегал. Говорю тебе теперь: езжай домой!
Алдарион выпрямился, и лицо его окаменело: - Если ты знаешь, скажи мне, - сказал он, - где мой дом? - Там, где твоя супруга. ответил Менельдур. - Ты нарушил слово, данное ей, вольно или же невольно. Она сейчас живет в Эмериэ, в своем доме, вдали от моря. Отправляйся туда немедля.
- Если бы мне было передано хоть слово, я поехал бы туда прямо из гавани. - сказал Алдарион. - Но теперь мне по крайности не придется расспрашивать на улице. - И он развернулся, чтобы уйти, но остановился, сказав: - Капитан Алдарион забыл еще нечто, принадлежащее другой его половине; нечто, что он осмелился счесть также важным. У него письмо, которое он должен был доставить Арменелосскому Королю.
Отдав письмо Менельдуру, Алдарион поклонился и вышел из покоя; и не прошло и часа, как он сел на коня и ускакал, хотя уже надвигалась ночь. С ним было лишь двое спутников, моряков из его экипажа: Хендерх {Henderch} из Западных Земель и Ульбар из Эмериэ.
Гоня нещадно коней, к вечеру следующего дня они приехали в Эмериэ, и люди и кони были загнаны до крайности. В последнем закатном луче, пробившемся из-под туч, дом на холме блеснул бело и холодно. Увидев его издали, Алдарион протрубил в рог.
Спешившись перед крыльцом, он увидел Эрендис: она в белых одеждах стояла на ступенях, что вели к колоннам крыльца. Она держалась прямо и гордо, но, приблизившись, он увидел, что она бледна, и глаза ее горят незнакомым огнем.
- Вы припозднились, господин мой, - сказала она. - Я давно уже перестала вас ждать. Боюсь, что мне не оказать сейчас того приема, который был уготовлен вам мною к тому времени, в которое вы обещали вернуться.
- Моряку немного нужно. - сказал он. - Это хорошо. - сказала она и ушла в дом. Тогда вышли вперед две женщины, а с крыльца спустилась старуха. Когда Алдарион вошел в дом, она сказала его спутникам так, чтобы и он услышал:
- Здесь для вас места нет. Идите на подворье под холмом.
- Нет уж, Зами^н. - сказал Ульбар. - Я здесь не останусь. С позволения Господина Алдариона, я отправлюсь домой. Все ли там ладно?
- Вполне. - ответила она. - Твой сынок вытаскал сам себя по ложке из твоей памяти. Иди и посмотри сам! Тебе там будет теплее, чем твоему Капитану.
Эрендис не вышла к ужину, и женщины прислуживали Алдариону в отдельной комнате. Но перед тем, как он отужинал, она вошла и сказала при служанках:
- Мой господин, вы устали от такой спешки. Комната для гостей приготовлена вам. Мои служанки вам помогут. Если будет холодно, велите развести огонь.
Алдарион не ответил. Он рано отправился в спальню и, вправду смертельно усталый, рухнул на постель и вскоре забыл тени Средиземья в тяжелом сне. Но с криком петуха он проснулся, измученный и разгневанный. Он быстро встал и решил без шума выбраться из дома: Хендерх при лошадях, и они поедут к его родичу Халлатану, владельцу овец, в Хьярасторни. Потом он потребует у Эрендис привезти свою дочь в Арменелос, и ему не придется встречаться с ней на ее земле. Но не успел он подойти к двери, как вошла Эрендис. Она не ложилась в ту ночь, и теперь встала на пороге перед ним.
- Вы уходите еще внезапнее, чем появились, мой господин. сказала она. - Боюсь, что вам, моряку, в тягость стал этот дом, полный женщин, раз вы уходите, не сделав всех дел. В самом деле, что за дела привели вас сюда? Могу ли я узнать это, перед тем, как вы покинете нас?
- В Арменелосе мне сказали, что здесь живет моя жена, и сюда она забрала мою дочь. - сказал Алдарион. - Что до жены, то, похоже, меня обманули. Но разве у меня нет дочери?
- Несколько лет назад у вас была дочь. - ответила Эрендис. - Но моя дочь еще не поднялась.
- Так пусть поднимется, пока я седлаю коня.
Эрендис не позволила бы Анкалимэ встретиться с отцом; но она не решалась доводить дело до этого, чтобы не потерять расположение Короля, а Совет  давно уже выражал недовольство тем, что девочка растет в уединении. Поэтому, когда Алдарион с Хендерхом подъехали к крыльцу, Анкалимэ стояла рядом со своей матерью на пороге дома. Она была так же пряма и неподвижна, как ее мать, и не приветствовала его, когда он спешился и поднялся по ступеням к ней.
- Кто ты? - спросила она. - И почему ты велел мне подняться так рано, когда весь дом еще спит?
Алдарион внимательно поглядел на нее, и, хотя лицо его осталось холодным, мысленно он улыбнулся; ибо он увидел в ней больше свое дитя, чем дочь Эрендис, как она ни пестовала ее.
- Ты знала меня когда-то, Госпожа Анкалимэ, - сказал он, - но это не важно. Сегодня я лишь гонец из Арменелоса, присланный напомнить тебе, что ты - дочь Королевского Наследника; и, как я теперь вижу, станешь в свой черед его Наследницей. Не вечно тебе жить здесь. Теперь же, если хочешь, возвращайся в свою постель, моя госпожа, пока не проснется твоя нянька. Я спешу увидеть Короля. Прощай!
Он поцеловал руку Анкалимэ и сошел с крыльца; затем оседлал коня, махнул рукой и ускакал.
Эрендис одиноко сидела у окна и видела, как он спустился с холма, заметив, что он поехал в сторону Хьярасторни, а не к Арменелосу. Она заплакала от горя, но больше от злости. Она ждала раскаяния, мольб о прощении, которое она, после долгих мстительных упреков и укоров, могла бы даровать; но он обошелся с ней так, словно это она нанесла ему обиду, и обратил внимание лишь на дочь, а не на нее. Слишком поздно вспомнила она слова Ну'нет, сказанные давно, и увидела, что Алдарион - большой человек, которого нельзя приручить, человек, движимый яростной волей, и холодная ярость его еще опаснее. Она встала и отвернулась от окна, задумавшись о своих ошибках.
- Опаснее? - промолвила она. - Сломать меня труднее, чем сталь. Так было бы, будь он хоть Королем Ну'мено'ра!
Алдарион приехал в Хьярасторни, в дом своего родича Халлатана; ибо он хотел остановиться там ненадолго и обдумать все. По пути он услышал музыку и увидел, как пастухи празднуют возвращение Ульбара, который привез много чудесных рассказов и подарков; и жена Ульбара в цветочных гирляндах танцевала с ним самим под волынку. Сперва никто не замечал его, и он сидел на коне и улыбался; но вдруг Ульбар воскликнул:
- Великий Капитан! И его сын И^бал подбежал к стремени Алдариона. - Господин Капитан! - попросил он. - Чего тебе? Я спешу. - отозвался Алдарион; ибо ему вдруг стало горько и тяжко на душе.
- Я только хотел спросить, - сказал мальчик, - сколько лет должно быть человеку, чтобы он мог поплыть за море на корабле, как мой отец?
- Пусть он будет старше, чем горы; и пусть не останется у него другой надежды в жизни. - ответил Алдарион. - Или же пусть плывет тогда, когда захочет! А что твоя мать, сын Ульбара - она не поприветствует меня?
Когда жена Ульбара подошла, Алдарион взял ее за руку. - Примешь ли ты от меня вот это? - спросил он. - Это очень скромная плата за шесть лет помощи славного мужа, которые ты даровала мне.
И из мешочка под туникой Алдарион достал самоцвет, красный, как огонь, на золотой цепочке, и вложил его в ее руку.
- Он достался мне от Короля эльфов. - сказал он. - Когда я расскажу ему, как распорядился им, он будет доволен.
И Алдарион распрощался со всеми и ускакал, не желая больше быть там, куда ехал. Халлатан, услышав об этом странном появлении и исчезновении, подивился немало, пока по селянам не прошли новые слухи.
Немного отъехав от Хьярасторни, Алдарион остановил коня и сказал своему спутнику Хендерху:
- Какой бы прием ни ждал тебя там, на западе, друг мой, я не стану больше тебя удерживать. Отправляйся домой с моей благодарностью. Я хочу проехаться один.
- Нехорошо это, Господин Капитан. - сказал Хендерх. - Нехорошо. - согласился Алдарион. - Но так уж оно есть. Прощай! И Алдарион один поехал в Арменелос, и больше никогда не ступал на землю Эмериэ.
Когда Алдарион вышел из покоя, Менельдур с любопытством посмотрел на письмо, что вручил ему сын; и увидел, что оно от Короля Гил-Галада из Линдона. Письмо было запечатано его печатью с белыми звездами на круглом синем поле.  На письме было написано:
Дано в Митлонде собственноручно Королевскому Наследнику Ну'мено'рэ {Nmenr} Господину Алдариону для передачи лично Высокому Королю в Арменелосе.
И Менельдур сломал печать и прочел:
Эрейнион Гил-Галад сын Фингона Тар-Менельдура ветви Эарендила приветствует: да призрят на тебя Валары, и да не падет никакая тень на Остров Королей.
Давно уже должен я отблагодарить тебя за то, что столько раз ты посылаешь ко мне своего сына Анардила Алдариона, величайшего Друга Эльфов ныне среди людей, как считаю я. Прошу простить меня, если на этот раз я задержал его по своим надобностям слишком долго; ибо я испытываю величайшую нужду в знании людей и их языков, которым владеет он один. Многие и немалые опасности преодолевает он, чтобы помочь мне. О моих заботах он расскажет тебе; но и он не знает, насколько они серьезны, ибо он молод и полон надежд. Потому я и пишу эти строки, предназначая их для глаз одного лишь Короля Ну'мено'рэ.
Новая тень поднимается на Востоке. Это не царство злонравных людей, как считает твой сын; но восстал прислужник Моргота, и пробуждается нечто злое. С каждым годом оно набирает силу, ибо большая часть людей созрела для его целей. Не далек, видится мне, тот день, когда оно станет слишком велико для Эльдара. Потому всякий раз, когда я вижу стройный корабль Королей Людских, сердце мое радуется. Теперь же я решусь просить твоей помощи. Если есть у тебя сколько-нибудь свободной людской силы, дай ее мне, молю тебя.
Твой сын, если пожелаешь, расскажет тебе о всех причинах, что движут мной. Главная же - его слова, как всегда, мудрые, о том, что когда настанет час, а он настанет непременно, мы должны будем стараться защитить Западные Земли, где живет еще Эльдар и люди твоего племени, чьи сердца еще не затмились. По крайней мере мы должны будем оборонить Эриадор на двух реках к западу от гор, что мы зовем Хитаэглир {Hithaeglir} - наш последний оплот. В стене же этих гор есть к югу в земле Каленардон {Calenardhon} широкий проем; и по этому пути должно двинуться нашествие с Востока. Враги уже подбираются к нему вдоль побережья. Его можно было бы защитить и сдержать нападение, будь у нас на ближнем побережье какая-либо крепость или застава.
Господин Алдарион давно это предвидел. В Виньялондэ в устье Гватло' он давно пытается основать такую гавань, защищенную и с моря, и с берега; но до сих пор великие его труды были тщетны. Он весьма искусен в таких делах, ибо многому научился у Ки'рдана, и нужды ваших больших кораблей он знает лучше, чем кто бы то ни было. Но ему всегда не хватает людей; тогда как у Ки'рдана нет свободных плотников и каменщиков для этого строительства.
Король знает свои заботы; но если он со вниманием прислушается к Господину Алдариону и снабдит его по мере возможности, окрепнут надежды всего мира. Память Первой Эпохи слабеет, и Средиземье стынет. Да не увянет так же и старинная дружба Эльдара и Ду'нэдайна.
Знай! Надвигающаяся тьма полна ненависти к нам; но вас она ненавидит не меньше. Великое Море не окажется слишком широким для ее крыльев, если она сумеет развернуть их во весь размах.
Да хранит вас Манвэ {Manw} под Одним, и да пошлет в ваши паруса добрый ветер.
Менельдур уронил пергамент на колени. Из-за туч, приплывших с востока, рано стемнело, и казалось, свечи померкли в сумраке, наполнившем зал.
- Да призовет меня Эру раньше, чем придет такое время! воскликнул Менельдур. И про себя он добавил: "Увы! Его гордыня и моя холодность так долго разделяли нас. Теперь мудро будет раньше, чем я собирался, передать ему Скипетр. Ибо эти дела уже не для меня.
Когда Валары дали нам Дарованную Землю, они не сделали нас своими наместниками: мы получили Королевство Ну'менорское, а не весь мир. Они - Владыки. Здесь мы должны были забыть ненависть и войну; ибо война была закончена, и Моргот выброшен с Арды. Так я думал, и так меня учили.
Но если в мире снова ширится мрак, то Владыки должны это знать; а они не дали мне знака. Если только это - не знак. Что же тогда? Отцы наши были вознаграждены за помощь, которую они оказали в поражении Великой Тени. Будут ли их сыны стоять в стороне, если зло отрастило новую голову?
Мои сомнения слишком велики для правителя. Сменить ли ход жизни или оставить все, как есть? Готовиться ли к войне, о которой еще ничего не известно: учить ли посреди мира мастеровых и земледельцев кровопролитию и бою: вложить ли сталь в руки алчных военачальников, которые любят лишь сражение, и числят свою славу по числу убитых? Скажут ли они Эру: "НО ЗАТО ТВОИ ВРАГИ БЫЛИ СРЕДИ НИХ"? Или же опустить руки, пока гибнут друзья: пусть люди живут в покойной слепоте, пока враг не подойдет к воротам? Что тогда останется им делать - голыми руками бороться со сталью и пасть понапрасну или же бежать, слыша за собой вопли женщин? Скажут ли они Эру "НО ЗАТО Я НЕ ПРОЛИЛ КРОВИ"?
Когда оба пути ведут к несчастью, чего стоит выбор? Пусть Валары правят под Эру! Я передаю Скипетр Алдариону. Но это тоже выбор, ведь я прекрасно знаю, какой дорогой он пойдет. Если только Эрендис не...
И Менельдур обратился мыслью к Эрендис в Эмериэ. - Но мало здесь надежды, если это называть надеждой. Он не поколеблется в таком серьезном деле. Я знаю ее выбор - даже если ее хватит на то, чтобы все выслушать. Ибо ее сердце не имеет крыльев за пределами Ну'мено'ра, и она не знает побережий. Если ее выбор приведет ее к гибели - она храбро примет ее. Но что она станет делать с жизнью и с волей других? Самим Валарам так же, как мне, еще предстоит это узнать.
Алдарион вернулся в Ро'менну на четвертый день после того, как "Хирилондэ" вернулся в гавань. Он устал и был черен от долгой дороги, и сразу отправился на "Эамбар", на борту которого он теперь решил поселиться. К этому времени, как он с горечью увидел, множество языков уже чесалось в Городе. На следующий день он собрал в Ро'менне людей и привел их в Арменелос. Там одним он повелел срубить все, кроме одного, деревья в своем саду и отправить их на верфь; другим он приказал снести свой дом до основания. Он пощадил лишь белое эльфийское дерево; и когда дровосеки ушли, он посмотрел на него, оставшееся посреди разрушения, и впервые увидел, что оно красиво само собой. Медленным эльфийским ростом оно вытянулось еще лишь на двенадцать локтей, стройное, юное, прямое, украсив зимними своими цветами ветви, устремленные в небо. Дерево напомнило Алдариону дочь, и он сказал:
- Я назову и тебя Анкалимэ. Да будете вы с ней всю долгую жизнь так же стойки, несгибаемы ни ветром, ни чужой волей, и не стеснены.
На третий день по возвращении из Эмериэ Алдарион явился к Королю. Тар-Менельдур сидел на своем троне и ждал. Взглянув на сына, он испугался; ибо Алдарион переменился: его лицо стало серым, холодным и злым, словно море, когда солнце вдруг закроет большая туча. Встав перед отцом, он заговорил спокойно, голосом скорее безразличным, чем гневным.
- Каково твое участие во всем этом, ты сам знаешь лучше всех. сказал он. - Но Король должен думать о том, сколько может вынести человек, будь он его подданный, даже его сын. Если ты хотел приковать меня к этому Острову, то ты выбрал плохую цепь. Теперь у меня не стало ни жены, ни любви к этой земле. Я уплыву прочь с этого зачарованного острова, где высокомерные женщины вьют веревки из мужчин. Я потрачу свои дни на что-нибудь доброе где-нибудь там, где меня не оскорбляют и привечают с почетом. Найди себе другого Наследника для услужения в доме. Из своего наследия я потребую только одного: корабль "Хирилондэ" и столько людей, сколько он сможет взять на борт. Дочь свою я бы тоже забрал, будь она старше; но я отправлю ее к моей матери. Если ты не зависишь от овец, ты не станешь мешать этому, и не позволишь, чтобы ребенка удушили, заперев среди немых женщин в холодном высокомерии и презрении к ее родным. Она из Ветви Элроса, и другого потомка от твоего сына у тебя не будет. Довольно с меня. Теперь я займусь делами более благодарными.
Все это Менельдур выслушал, опустив глаза, терпеливо и неподвижно. Затем он вздохнул и поднял глаза.
- Алдарион, сын мой, - сказал он грустно, - Король сказал бы, что ты также проявил холодное высокомерие и презрение к твоим родным, и сам обрекал других на муки, не ведая об этом; но отец твой, который любит тебя и горюет о тебе, не скажет этого. Моей вины в этом нет, кроме как в том, что так нескоро узнал о твоих делах. Что же до того, что пришлось тебе перенести, о чем, увы, слишком многие сейчас говорят - я невиновен. Я любил Эрендис, и поскольку сердца наши во многом схожи, я думал, что ей приходится сносить много тяжкого. Теперь твои дела стали мне известны, хотя, если бы ты согласился услышать что-либо, кроме похвал, я сказал бы, что руководили тобой в первую голову твои собственные желания. И может быть, все было бы иначе, если бы давным-давно откровенно поговорил со мной.
- Король может горевать об этом, - воскликнул Алдарион более горячно, - но не тот [возможно, "та". Прим. составителя], о ком ты говоришь! Уж ей-то я рассказывал много и часто: слуху холодному и безразличному. Так же мог бы мальчишка-сорванец рассказывать о лазанье по деревьям своей няньке, что заботится только о том, чтобы не порвалась одежда и вовремя был съеден обед! Я люблю ее, иначе не терзался бы так. Прошлое я сохраню в сердце; будущее мертво. Она не любит меня - и ничего вообще. Она любит себя, а Ну'менор - как свой дом, а меня - как собачонку, которая грелась бы у ее очага, пока ей не придет в голову прогуляться по полям. Но собаки нынче дороги, и она завела Анкалимэ для своей клетки. Но довольно об этом. Дает мне Король разрешение отправиться в путь? Или у него есть для меня какой-либо приказ?
- Король, - отвечал Тар-Менельдур, - много думал обо всем в эти долгие дни, прошедшие с тех пор, как ты последний раз был в Арменелосе. Он прочел письмо Гил-Галада; оно серьезно и сурово. Увы! Его мольбам и твоему желанию Король Ну'мено'ра должен сказать "НЕТ". Он не может поступить иначе, сообразно своему пониманию опасности обоих выборов: готовиться к войне или же не готовиться.
Алдарион пожал плечами и сделал шаг, чтобы уйти. Но Менельдур поднял руку, призвав ко вниманию, и продолжил:
- В то же время, Король, хоть он и правил страною Ну'менор сто сорок два года, не уверен сейчас, что его понимание происходящего достанет для принятия верного решения, подобающего случаям столь высокой важности. - Менельдур умолк и, взяв пергамент, написанный его рукой, зачитал его торжественным голосом:
Посему: в первую очередь, ради своего любимого сына; во вторую - ради лучшего управления страной в делах, которые сын его понимает лучше, Король решил: что он в ближайшее время сложит с себя Скипетр и передаст его своему сыну, который ныне станет Королем Тар- Алдарионом.
- Это, - сказал Менельдур, - будучи оглашено, доведет до всех то, что я думаю о происшедшем. Это поднимет тебя выше всех пересудов; и даст тебе ту власть, которая поможет тебе восполнить другие потери. На письмо Гил-Галада, став Королем, ты ответишь так, как будет подобать держателю Скипетра.
Алдарион, пораженный, стоял молча. Он готов был встретить гнев Короля, гнев, который и сам он только что разжигал. Теперь же он был в сильнейшем смятении. Вдруг, словно бы пошатнувшись от внезапного порыва ветра, он пал на колени перед отцом; но тут же поднял склоненную голову и рассмеялся - как всегда он смеялся, когда слышал о чьем-либо великодушии, ибо оно радовало его сердце.
- Отец! - сказал он. - Упроси Короля простить мое высокомерие. Ибо он - великий Король, и его скромность подняла его много выше моей гордыни. Я побежден: я сдаюсь на его милость. Нельзя и думать, чтобы такой Король сложил Скипетр в расцвете своих сил и мудрости.
- Но так решено. - сказал Менельдур. - В ближайшее время будет созван Совет.
Когда спустя семь дней собрался Совет, Тар-Менельдур ознакомил его со своим решением и положил перед ним свиток. Все были поражены, не зная еще, о каких это делах говорит Король; и все начали возражать, прося Короля отложить свое решение - все, кроме Халлатана Хьярасторнийского. Ибо он давно уже почитал по достоинству своего родича Алдариона, хоть тот и жил жизнью, столь несхожей с его собственной; и он оценил поступок Короля как благородный и справедливый, раз уж вышло так.
Тем же, кто возражал так или иначе, Менельдур ответил: - Не без долгих размышлений пришел я к такому решению, и в размышлениях этих я учел уже все ваши мудрые возражения. Сейчас, и не позже, самое лучшее время для исполнения моей воли, по причинам, о которых хотя и не было ничего сказано, но о которых все должны догадываться. Поэтому в ближайшее же время пусть указ мой будет оглашен. Но если вы так хотите, он не вступит в действие до весеннего дня ЭРУКЬЕРМЕ. До того времени я буду держать Скипетр.
Когда известие об этом указе пришло в Эмериэ, Эрендис была ошеломлена им; ибо в этом она прочла упрек Короля, тогда как ей казалось, что она в чести у него. Это она увидела ясно, но другие, более важные вещи, ставшие причиной указа, она не заметила. Вскоре от Тар-Менельдура пришло ей послание, в изящных словах которого было скрыто требование: прибыть в Арменелос и взять с собой госпожу Анкалимэ, и жить в столице по крайней мере до ЭРУКЬЕРМЕ и коронации нового Короля.
- Быстры его удары, - подумала Эрендис. - Так я и предвидела. Он собрался лишить меня всего. Но мною он повелевать не будет никогда, хоть бы и устами своего отца.
Поэтому она отправила Тар-Менельдуру такой ответ: "Король и отец мой, дочь моя Анкалимэ прибудет, раз такова твоя воля. Я прошу учесть ее юные годы и проследить, чтобы ее разместили в тишине и спокойствии. Что же до меня, то я молю извинить меня. Я узнала, что мой дом в Арменелосе снесен; а гостить я сейчас не желаю ни у кого, и меньше всего - на корабле среди матросов. Потому прошу позволить мне остаться в моем уединении, если только Королю не угодно забрать у меня также и этот дом."
Менельдур прочел это письмо, но оно не поразило его так, как желала бы Эрендис. Он показал письмо Алдариону, которому, как ему показалось, оно было на самом деле адресовано; и глядя на своего сына, Король сказал:
- Я вижу, ты опечален. Но чего же еще ты ждал? - Уж не такого. ответил Алдарион. - Этого я от нее не ожидал. Как она пала: и если мною это вызвано, то черна моя вина. Но разве истинное величие умаляется от несчастий? Такого не следовало ей делать даже из ненависти или мести! Она должна была потребовать уготовить для нее в Арменелосе большой дворец, вызвать поезд Королевы и вернуться в Арменелос во всей своей красе, царственной, со звездой во лбу; тогда она переманила бы на свою сторону весь почти Остров Ну'менор, а меня объявила бы безумцем и невежей. Валары свидетели, я бы предпочел, чтобы случилось так: лучше пусть прекрасная Королева противится мне и презирает меня, чем я буду править свободно, а Госпожа Элестирнэ погрузится во мрак.
И с горькой усмешкой Алдарион вернул письмо Королю: - Ну, уж вышло, как вышло. - сказал он. - Но если одному не по нраву жить на корабле с матросами, то и другому простительно не любить овчарни и служанок. Но дочь моя не будет взращена так. Она по крайности будет знать то, из чего выбирать.
Алдарион поднялся и попросил разрешения уйти.

III
РОД ЭЛРОСА:
КОРОЛИ НУМЕНОРА

от основания Града Арменелоса до Падения
Как полагают, Королевство Нуменор берет свое начало в тридцать втором году Второй Эпохи, когда Элрос сын Эарендила взошел на трон в Граде Арменелосе, будучи тогда девяноста лет от роду. Впоследствии в Скрижалях Королей он был известен под именем Тар-Миньятура, ибо в обычае королей было брать себе титулы в форме квэнья, или Высокого Наречия, благороднейшего языка мира, и этот обычай соблюдался до дней Ар-Адунакора (Тар-Хэрунумена). Элрос Тар-Миньятур правил нуменорцами в продолжение четырехсот и десяти лет, ибо дарована была нуменорцам долгая жизнь, и оставались они неутомимыми в продолжение тройного срока жизни смертных людей в Средиземье; но сыну Эарендила был дан величайший срок жизни человеческой, а потомкам его срок меньший, но все же больший, чем даже и прочим нуменорцам, и было так до появления Тени, когда начали таять дни нуменорцев.
I. Элрос Тар-Миньятур
Он родился за пятьдесят восемь лет до начала Второй Эпохи. Он оставался неутомимым, пока не достиг возраста пятисот лет, и тогда отказался от жизни в год 442, а правил он до того 410 лет.
II. Вардамир Нолимон
Он родился в год 61 Второй Эпохи и умер в год 471. Называли его Нолимон, ибо великой его любовью были древние предания, которые он собирал среди эльфов и людей. После ухода Элроса, будучи тогда 381 года от роду, Вардамир не взошел на трон, но передал скипетр своему сыну. Тем не менее он признается вторым из королей и считается правившим в продолжение одного года.  Впоследствии до дней Тар-Атанамира стало традицией, что король передает скипетр своему преемнику до своей смерти, и короли умирали по своей воле, все еще сохраняя силу разума.
III. Тар-Амандил
Он был сыном Вардамира Нолимона и родился в год 192. Правил в продолжение 148 лет   и передал скипетр в год 590. Он умер в год 603.
IV. Тар-Элендил
Он был сыном Тар-Амандила и родился в год 350. Правил в продолжение 150 лет и передал скипетр в год 740; умер в год 751. Называли его также Пармайтэ, ибо своими руками создал он множество книг и записей преданий, собранных его дедом. Он поздно женился, и его старшим ребенком была дочь Сильмариэн, родившаяся в год 521,  чьим сыном был Валандил. От Валандила же пошел род князей Андуниэ, последним из которых был Амандил, отец Элендила высокого, пришедшего в Средиземье после Падения. В годы правления Тар-Элендила корабли нуменорцев впервые вернулись в Средиземье.
V. Тар-Менельдур
Он был единственным сыном и третьим ребенком Тар-Элендила и родился в год 543. Правил в продолжение 143 лет и передал скипетр в год 883; умер в год 942. Его "истинное имя" было Иримон; он принял титул Менельдур по своей любви к преданиям о звездах. Женой его стала Алмариан, дочь Веантура, Капитана Кораблей во времена Тар-Элендила. Тар-Менельдур был мудр, великодушен и терпелив. Он передал власть своему сыну неожиданно и задолго до ожидаемого срока. То был политический прием, следствие волнений, появившихся из-за дурных предчувствий Гил-галада в Линдоне, когда тот впервые осознал, что в Средиземье зашевелился злобный дух, враждебный эльфам и дунэдайн.
VI. Тар-Алдарион
Он был старшим ребенком и единственным сыном Тар-Менельдура и родился в год 700. Правил в продолжение 192 лет и передал скипетр своей дочери в год 1075; умер в год 1098. Его "истинное имя" было Анардил, но он стал рано известен под именем Алдарион, ибо очень заботился о деревьях и сажал их великое множество для снабжения верфей корабельным лесом. Был великим мореплавателем и кораблестроителем и часто сам плавал в Средиземье, где стал другом и советником Гил-галада. Его супруга Эрендис была разгневана его долгим отсутствием, и в год 882 они расстались. Его единственным ребенком была дочь, очень красивая девушка по имени Анкалимэ. Ради нее Алдарион изменил закон наследования, так что (старшая) дочь короля должна была наследовать ему, если у него не было сыновей. Это изменение было не по вкусу потомкам Элроса, и особенно наследнику по старому закону, Соронто, племяннику Алдариона, сыну его старшей сестры Айлинэль.
VII. Тар-Анкалимэ
Она была единственным ребенком Тар-Алдариона и первой Правящей Королевой Нуменора. Она родилась в год 873 и правила в продолжение 205 лет, дольше, чем любой правитель после Элроса; передала скипетр в год 1280 и умерла в год 1285. Она долго оставалась не замужем, но, принуждаемая Соронто к передаче власти, в год 1000 назло ему вышла замуж за Халлакара, сына Халлатана, потомка Вардамира.  После рождения ее сына Анариона между Анкалимэ и Халлакаром разгорелась ссора. Анкалимэ была гордой и властной. После смерти Алдариона она пренебрегла его политикой и не оказывала помощи Гил-галаду.
VIII. Тар-Анарион
Он был сыном Тар-Анкалимэ и родился в год 1003. Правил в продолжение 114 лет и передал скипетр в год 1394; умер в год 1404.
IX. Тар-Сурион
Он был третьим ребенком Тар-Анариона; его сестры отказались от скипетра.  Он родился в год 1174 и правил в продолжение 162 лет; передал скипетр в год 1556 и умер в год 1574.
X. Тар-Тельпериэн
Она была второй Правящей Королевой Нуменора. Она жила долго (ибо нуменорские женщины жили дольше - или отказывались от жизни менее легко), и не пожелала ни за кого выйти замуж. Потому после ее смерти скипетр перешел к Минастиру - он был сыном Исильмо, второго ребенка Тар-Суриона.  Тар-Тельпериэн родилась в год 1320; она правила в продолжение 175 лет, до года 1731, и умерла в тот же год.
XI. Тар-Минастир
Это имя он получил потому, что построил высокую башню на холме Оромэт близ Андуниэ и западного побережья и там проводил большую часть своего времени, глядя на запад; ибо тоска росла в сердцах нуменорцев. Тар-Минастир любил эльдар, но завидовал им. Именно он послал великий флот на помощь Гил-галаду в первой войне против Саурона. Он родился в год 1474 и правил в продолжение 138 лет; передал скипетр в год 1869 и умер в год 1873.
XII. Тар-Кирьятан
Он родился в год 1634 и правил в продолжение 160 лет; передал скипетр в год 2029 и умер в год 2035. Он был могущественным королем, но жадным до богатства; он построил великое множество королевских кораблей, и его слуги привозили много металла и драгоценных камней и подчиняли себе живших в Средиземье. Тар-Кирьятан презирал тоску своего отца и смягчал беспокойность своего сердца путешествиями на восток, и на север, и на юг, пока не получил скипетра. Говорят, что он принудил отца отдать скипетр ему до того, как тот пожелал сделать это. В том (как считается) можно узреть первое появление Тени над благословением Нуменора.
XIII. Тар-Атанамир Великий
Он родился в год 1800 и правил в продолжение 192 лет, до года 2221, который и был годом его смерти. Много сказано об этом короле в Хрониках, переживших Падение. Ибо был он, подобно своему отцу, горд и жаден до богатства, и нуменорцы, служившие ему, взимали великую дань с жителей побережий Средиземья. Во времена его правления Тень пала на Нуменор, и король и следовавшие ему открыто говорили против запрета Валар, и их сердца обратились против Валар и эльдар; но еще сохраняли они мудрость, и боялись Повелителей Запада, и не выказывали открытого неповиновения. Атанамира называют также Непожелавшим, ибо он был первым из Королей, кто не пожелал отречься от скипетра или отказаться от жизни; и он жил до тех пор, пока смерть не взяла его против воли, впавшего в слабоумие.
XIV. Тар-Анкалимон
Он родился в год 1986 и правил в продолжение 165 лет, пока не умер в год 1386. Во времена его правления трещина между Людьми Короля (большей частью) и теми, кто сохранял древнюю дружбу с эльдар, стала шире. Многие из Людей Короля начали отказываться от использования эльфийских языков и не учили им более своих детей. Но королевские титулы все еще были в форме квэнья, - благодаря скорее древнему обычаю, чем любви, ибо опасались, как бы изменение старой традиции не принесло беды.
XV. Тар-Телеммайтэ
Он родился в год 2136 и правил в продолжение 140 лет, пока не умер в год 2526. С того времени правление Королей начиналось со дня смерти отца и продолжалось до дня их собственной смерти, хотя сама власть часто переходила к их сыновьям или советникам; и дни потомков Элроса таяли под Тенью. Этого Короля прозвали Телеммайтэ из-за его любви к серебру и потому, что он повелел своим слугам искать его - и особенно митриль.
XVI. Тар-Ванимельдэ
Она была третьей Правящей Королевой; родилась в год 2277 и правила в продолжение 111 лет, пока не умерла в год 2637. Она мало заботилась о правлении, любя музыку и танцы, и власть была в руках ее мужа Хэрукалмо, более молодого, чем она, потомка Тар-Атанамира в том же колене. Хэрукалмо принял скипетр после смерти своей жены, взяв имя Тар-Андукал, и отказал в правлении своему сыну Алкарину; все же некоторые не считают его семнадцатым в Ряду Королей и сразу переходят в счете к Алкарину. Тар-Андукал родился в год 2286 и умер в год 2657.
XVII. Тар-Алкарин
Он родился в год 2406 и правил в продолжение 80 лет, пока не умер в год 2737, будучи полноправным Королем в течение ста лет.
XVIII. Тар-Калмакил
Он родился в год 2516 и правил в продолжение 88 лет, пока не умер в год 2825. Это имя он взял, ибо в молодости своей был великим военачальником и завоевал обширные земли по берегам Средиземья, пробудив ненависть Саурона, который тем не менее отступил и растил свою мощь на востоке, вдали от побережья, ожидая своего часа. В дни Тар-Калмакила впервые имя Короля было произнесено на адунаике, и Люди Короля звали его Ар-Белзагаром.
XIX. Тар-Ардамин
Он родился в год 2618 и правил в продолжение 74 лет, пока не умер в год 2899. Его имя на адунаике было Ар-Абаттарик.
XX. Ар-Адунакор (Тар-Хэрунумен)
Он родился в год 2709 и правил в продолжение 63 лет, пока не умер в год 2962. Ар-Адунакор был первым Королем, принявшим скипетр под именем на адунаике; хотя из опасения (как было сказано выше) в Скрижали его имя было занесено на квэнья. Но оба этих титула Верные считали богохульными, ибо они означали "Повелитель Запада", но так они имели обыкновение именовать лишь одного из великих Валар, а именно Манвэ. В годы правления Ар-Адунакора эльфийские языки более не использовались и не позволялось учить и учиться им, но они сохранялись втайне Верными; и потому суда с Эрессэа редко и тайно приплывали к западным берегам Нуменора.
XXI. Ар-Зимратон (Тар-Хостамир)
Он родился в год 2798 и правил в продолжение 71 года, пока не умер в год 3033.
XXII. Ар-Сакалтор (Тар-Фалассиан)
Он родился в год 2876 и правил в продолжение 69 лет, пока не умер в год 3102.
XXIII. Ар-Гимилзор (Тар-Телемнар)
Он родился в год 2960 и правил в продолжение 75 лет, пока не умер в год 3177. Он был величайшим из всех когда-либо бывших врагов Верных, полностью запретил использование языков эльдар и не позволял никому из них прибывать на его землю, наказывая тех, кто принимал их. Он не почитал ничего и никогда не посещал Святилище Эру. Ар-Гимилзор взял в жены Инзилбет, происходившую от Тар-Калмакила,  но она втайне была одной из Верных, ибо ее матерью была Линдориэ из Дома Князей Андуниэ. Между Королем и Королевой было мало любви, и вражда была между их сыновьями. Ибо Инзиладун , старший, был любимцем матери и думал с нею схоже, а Гимилкад, младший, был истинным сыном своего отца, и именно его Ар-Гимилзор с радостью избрал бы своим Наследником, если бы это позволяли законы. Гимилкад родился в год 3044 и умер в год 3243.
XXIV. Тар-Палантир (Ар-Инзиладун)
Он родился в год 3035 и правил в продолжение 78 лет, пока не умер в год 3255. Тар-Палантир сожалел о деяниях Королей, предшествовавших ему, и с радостью вернулся бы к дружбе с эльдар и Повелителями Запада. Свое тронное имя Инзиладун принял, ибо видел далеко как глазами, так и разумом, и даже те, кто ненавидел его, боялись его слов - слов ясновидца. Он тоже проводил много времени в Андуниэ, поскольку Линдориэ, мать его матери, была из рода князей - сестра Эарендура, пятнадцатого князя, который был дедом Нумендилу, ставшему князем Андуниэ во дни Тар-Палантира, своего двоюродного брата; и Тар-Палантир часто поднимался на древнюю башню Короля Минастира и с тоской смотрел на запад, надеясь увидеть, быть может, какой-нибудь парус, плывущий с Эрессэа. Но ни один корабль не приплывал больше с запада - из-за высокомерия Королей и ожесточенности сердец большинства нуменорцев. Ибо Гимилкад продолжал деяния Ар-Гимилзора, и возглавил Королевскую партию, и противился воле Тар-Палантира так открыто, как только осмеливался, и еще более втайне. Но какое-то время Верные жили в мире; и Король всегда в положенное время отправлялся в Святилище на Менельтарме, и Белое Древо опять было ухожено и почитаемо. Ибо Тар-Палантир пророчествовал, говоря, что когда умрет Древо, тогда погибнет и род Королей.
Тар-Палантир женился поздно, и у него не было сына. Дочь свою он по-эльфийски назвал Мириэль. Но когда Король умер, ее взял в жены Фаразон, сын Гимилкада (который также уже умер), против ее воли и против законов Нуменора, ибо она была дочерью брата его отца. И когда он захватил власть в свои руки, взяв титул Ар-Фаразон (Тар-Калион), Мириэль была названа Ар-Зимрафелью.
XXV. Ар-Фаразон (Тар-Калион)
Могущественнейший и последний Король Нуменора. Он родился в год 3118 и погиб при Падении в год 3319; правил в продолжение 64 лет, узурпируя скипетр
Тар-Мириэль (Ар-Зимрафель)
Она родилась в год 3117 и погибла при Падении.
О деяниях Ар-Фаразона, его славе и безумии больше сказано в истории о Падении Нуменора, которую написал Элендил и которая хранилась в Гондоре.

О Галадриэли и Келеборне.

Текст, носящий этот заголовок, - короткий и торопливый набросок, очень небрежно скомпонованный, который, тем не менее, остается едва ли не единственным повествовательным источником по событиям на Западе Средиземья вплоть до разгрома Саурона и изгнания его из Эриадора в 1701 году Второй Эпохи. Прочие материалы представляют собой краткие и непериодические записи в Повести Лет, большая же часть систематизирована и изложена в главе "О Кольцах Власти и Третьей Эпохе" (опубликована в "Сильмариллионе"). Очевидно, что этот текст создан после публикации "Властелина Колец", как потому, что содержит ссылки на книгу, так и потому, что Галадриэль именуется дочерью Финарфина и сестрой Финрода Фелагунда (потому что это позднейшие имена этих князей, появившиеся в исправленном издании: см. стр. 167, примечание 20). Текст многократно исправлялся, и не всегда возможно установить, что относится ко времени создания рукописи, а что - более позднему. Это, например, случаи упоминания Амрота, представляющие его сыном Галадриэли и Келеборна; но когда бы они ни были внесены в текст, можно считать бесспорным, что эта мысль возникла уже после выхода "Властелина Колец": если бы во время создания романа Амрот считался их сыном, об этом непременно было бы упомянуто в книге.
Весьма примечательно, что нигде в этом тексте не говорится, что Галадриэли было запрещено вернуться на Запад. Более того, начало позволяет предположить, что сама мысль об этом отсутствовала, а дальше сказано, что Галадриэль осталась в Средиземье после разгрома Саурона в Эриадоре потому, что считала себя не вправе уйти, пока Саурон не повержен окончательно. Это главное доказательство изложенной выше (стр. 151) достаточно сомнительной гипотезы, что мысль о запрете относится к более позднему времени, чем "Властелин Колец"; ср. также историю Элессара (стр. 163).
Нижеследующий текст составлен по этому наброску и снабжен несколькими комментариями, которые заключены в квадратные скобки.
Галадриэль была дочерью Финарфина и сестрой Финрода Фелагунда. Ее приняли в Дориате, потому что ее мать Эарвен, дочь Ольвэ, была из тэлери и приходилась племянницей Тинголу, и потому что народ Финарфина не принимал участия в Алквалондском Братоубийстве. Она стала подругой Мелиан. В Дориате она встретила Келеборна, внука Эльмо, брата Тингола. Из любви к Келеборну, который не пожелал покинуть Средиземье (и, возможно, по своей собственной гордости, ибо она была среди тех, кто пожелал некогда риска здесь), она не осталась на Западе до Падения Мелькора, а пересекла Эред Линдон вместе с Келеборном и пришла в Эриадор. Когда они пришли туда, с ними были многие нолдор, вместе с Серыми Эльфами и Зелеными, и какое-то время они жили у озера Нэнуйал (Эвендим, к северу от Шира). Келеборн и Галадриэль считались Владыкой и Владычицей эльдар в Эриадоре, в том числе и странствующих кланов нандор, которые никогда не бывали к западу от Эред Линдона и в Оссирианде (см. "Сильмариллион"). В то время, когда они жили у Нэнуйал, где-то между 350 и 400 годами, родился их сын Амрот. [Время и место рождения Келебриан - там, или позднее в Эрэгионе, или даже позже, в Лориэне, не определено].
Но со временем Галадриэли стало известно, что Саурону снова, как во дни пленения Мелькора [см. "Сильмариллион",], удалось ускользнуть. Хотя вернее будет сказать, что Галадриэль почувствовала некую злую силу, таящуюся на востоке, за Мглистыми Горами, ибо Саурон имел тогда не одно имя, и никто еще не знал, что все эти злые дела исходят от одного враждебного духа, первого из слуг Моргота.
Поэтому приблизительно в 700 г. Второй Эпохи Келеборн и Галадриэль отправились на восток и основали в Эрэгионе нолдорское королевство. (Они были главными, но не единственными его основателями). Быть может, Галадриэль выбрала это место потому, что оно было рядом с Кхазад-думом (Морией). Гномы жили и на восточных склонах Эред Линдон,  в своих древних городах Ногроде и Белегосте, неподалеку от Ненуйал; но большинство их переселилось в Кхазад-дум. Келеборн недолюбливал гномов, к какому бы племени они ни принадлежали (как он дал понять Гимли в Лотлориэне): он не мог им простить разорения Дориата; однако на самом деле в нападении на Дориат участвовали лишь ногродские гномы, и все они полегли в бою у Сарн Атрад [см. "Сильмариллион",]. Гномы Белегоста были напуганы последствиями этого похода и вскоре ушли на восток, в Кхазад-дум.  Так что можно считать, что морийские гномы неповинны в гибели Дориата и не враги эльфам. Как бы то ни было, Галадриэль оказалась дальновиднее Келеборна; она с самого начала чувствовала, что Средиземье может спастись от тени зла, оставленной на земле Морготом, только если все народы, противостоящие этому злу по мере своих сил, объединятся. К тому же Галадриэль смотрела на гномов как военачальник, а для войны с орками нет лучших бойцов. И, наконец, Галадриэль понимала души гномов и их страстную любовь к ремеслам лучше, чем большинство эльдар: ведь гномы - "дети Ауле", а она, как и другие нолдор, была в Валиноре ученицей Ауле и Йаванны.
Вместе с Галадриэлью и Келеборном поселился искусный нолдорский мастер по имени Келебримбор. [Здесь сказано, что Келебримбор был из Гондолина и считался одним из лучших мастеров короля Тургона; позднее это вычеркнуто и заменено новой версией, согласно которой Келебримбор - потомок Феанора; об этом упоминается в Прил. B к "ВК"; подробнее об этом сказано в "С" - там говорится, что он был сыном Куруфина, пятого сына Феанора, и когда Келегорм и Куруфин были изгнаны из Нарготронда, Келебримбор остался там, отрекшись от дел своего отца]. Келебримбор был "не меньше гномов одержим своим ремеслом"; вскоре он стал главным мастером Эрэгиона и близко сошелся с гномами Кхазад-дума; особенно подружился он с гномом Нарви. [В надписи на Западных вратах Мории Гэндальф прочел: "Im Narvi hain ehant: Celebrimbor o Eregion theithant i thiw hin" - "Я, Нарви, сделал их. Келебримбор из Падуби начертал эти письмена" ("Братство Кольца", II, 4)]. Эта дружбы пошла на пользу и эльфам, и гномам: Эрэгион стал гораздо сильнее, чем был бы без помощи гномов, а Кхазад-дум гораздо красивее, чем был бы без помощи эльфов.
[Этот рассказ о возникновении Эрэгиона согласуется с тем, что сказано в "О Кольцах власти" ("С"), но ни в "С", ни в кратких упоминаниях об Эрэгионе в Прил. B к "ВК" не сказано, что им правили Галадриэль и Келеборн; более того, во "ВК" Келебримбор назван владыкой Эрэгиона].
Строительство главного города Эрэгиона, Ост-ин-Эдиля, началось около 750 г. Второй Эпохи [в Повести Лет это дата основания Эрэгиона]. Вести об этом достигли ушей Саурона и еще более усилили страхи, пробудившиеся в нем, когда нуменорцы приплыли в Линдон и заключили союз с Гил-галадом; дошли до Саурона и вести о том, что Алдарион, сын Тар-Менельдура, короля Нуменора, строит множество кораблей и плавает на юг, в гавани Дальнего Харада. Поэтому Саурон на время оставил Эрэгион в покое и избрал своим оплотом против нуменорцев край, позже названный Мордором. [В Повести Лет сказано, что это произошло около 1000 г.] Почувствовав себя в безопасности, он послал в Эриадор лазутчиков и, наконец, около 1200 г. Второй эпохи явился сам, облекшись в прекраснейшую личину, какую только мог создать.
Но к тому времени власть Галадриэли и Келеборна упрочилась, и Галадриэль заключила союз с нандорским королевством Лоринанд, расположенным по другую сторону Мглистых Гор,  в чем ей помогла дружба с морийскими гномами. В Лоринанде жили эльфы, которые оставили Великий Поход эльдар от Куйвиэнен и поселились в лесах долины Андуина ["С"]; он был расположен в лесах по обоим берегам Великой реки, включая и те места, где позднее находился Дол Гулдур. У этих эльфов не было ни князей, ни правителей; до сих пор они жили не зная забот, так как вся мощь Моргота была сосредоточена на северо-западе Средиземья;  "но среди них поселилось много синдар и нолдор, и началась их "синдаризация" под влиянием белериандской культуры". [Когда началось это переселение в Лоринанд, не ясно; возможно, они пришли из Эрэгиона через Кхазад-дум с помощью Галадриэли]. Благодаря Галадриэли Лоринанд устоял перед посланцами Саурона; в то же время Гил-галад изгнал из Линдона посланцев Саурона, и даже его самого. [Об этом подробнее рассказано в "Кольцах власти" ("С")]. Но Саурону удалось вкрасться в доверие к нолдорам Эрэгиона, и прежде всего к Келебримбору, ибо тот втайне мечтал сравняться с Феанором в искусстве и славе. [О том, как Саурон обманул кузнецов Эрэгиона и присвоил себе имя Аннатар, Даритель, рассказано в "Кольцах власти"; но Галадриэль там не упоминается].
В Эрэгионе Саурон называл себя посланцем валаров и говорил ("предвосхищая Истаров"), что он прислан ими в Средиземье или что ему приказали остаться там, чтобы помогать эльфам. Он тотчас почувствовал, что Галадриэль будет его главным противником, и потому всячески старался задобрить ее и терпеливо сносил ее неприязнь. [В этом торопливом наброске не объясняется, почему Галадриэль относилась к Саурону с неприязнью. Возможно, она догадывалась, кто он такой; но тогда непонятно, почему она вообще позволила ему остаться в Эрэгионе].  Саурон сделал все, чтобы подчинить себе Келебримбора и его товарищей-кузнецов, создавших что-то вроде братства, Гвайт-и-Мирдайн, которое имело большое влияние в Эрэгионе. Вскоре это ему удалось, так как он очень помогал им своими советами, которые касались тайн их ремесла.  Его влияние на кузнецов было так велико, что ему наконец удалось убедить их восстать против Галадриэли и Келеборна и захватить власть в Эрэгионе; это произошло где-то между 1350 и 1400 гг. Галадриэль оставила Эрэгион и вместе с Амротом и Келебриан ушла через Кхазад-дум в Лоринанд; Келеборн не захотел спускаться в пещеры гномов и остался в Эрэгионе; Келебримбор с ним не считался. В Лоринанде Галадриэль взяла в свои руки правление и борьбу с Сауроном.
Сам Саурон оставил Эрэгион около 1500 г., после того, как Мирдайн начали ковать Кольца Власти. Келебримбор не был совращен Сауроном, он просто принимал Саурона за того, кем тот представлялся; и когда Келебримбор наконец узнал о существовании Единого Кольца, он восстал против Саурона и отправился в Лоринанд, чтобы снова посоветоваться с Галадриэлью. Им бы следовало тогда же уничтожить все Кольца власти, "но им не хватило сил". Галадриэль посоветовала Келебримбору никогда не пользоваться Тремя эльфийскими Кольцами и укрыть их в разных местах, подальше от Эрэгиона, где их станет искать Саурон. Тогда Келебримбор отдал ей Нэнью, Белое Кольцо, и благодаря этому Кольцу умножилась мощь и красота Лоринанда; но на Галадриэль Кольцо повлияло странным и непредвиденным образом: оно пробудило дремавшее в ней стремление к Морю и к возвращению на Запад, и Средиземье более не доставляло ей прежней радости.  Келебримбор последовал ее совету отослать из Эрэгиона Кольцо Воздуха и Кольцо Огня и доверил их Гил-галаду. (Здесь говорится, что Гил-галад тогда же отдал Нарью, Красное Кольцо, Кирдану Владыке Гаваней, но ниже на полях есть заметка, что Гил-галад хранил его у себя, пока не отправился на Войну Последнего Союза).
Когда Саурон узнал, что Келебримбор раскаялся и восстал против него, он сбросил личину и обнаружил свою ярость. Собрав огромное войско, он в 1695 г. пошел через Каленардон (Рохан) войной на Эриадор. Когда вести о нашествии достигли Гил-галада, он послал на помощь войско под началом Элронда Полуэльфа; но Элронду предстоял далекий путь, а Саурон повернул на север и шел прямо на Эрэгион. Передовые отряды Сауронова войска уже приближались, когда навстречу вышел Келеборн и отбросил их назад; но, хотя ему удалось соединиться с отрядом Элронда, они не смогли вернуться в Эрэгион, потому что воинство Саурона было столь велико, что он был в состоянии одновременно отражать их натиск и осаждать Эрэгион. И вот враги прорвались в Эрэгион, разрушая все на своем пути, и захватили главную цель похода Саурона, Дом Мирдайн, где находились их кузницы и сокровищницы. Келебримбор, в отчаянии, сам сражался с Сауроном на пороге главного входа Дом Мирдайн; но его схватили и взяли в плен, а Дом разграбили. Там Саурон захватил Девять Колец и другие, менее ценные творения Мирдайн; но Трех и Семи он найти не сумел. Тогда Келебримбора подвергли пыткам, и Саурону удалось выведать у него, где находятся Семь Колец. Это Келебримбор открыл ему, потому что Семью и Девятью он дорожил меньше, чем Тремя: Семь и Девять были сделаны с помощью Саурона, а Три Келебримбор выковал сам, с иной целью, и сила в них была иная. [Здесь не сказано, что Саурон в то время управлял [по-моему, не "управлял", а "получил", "добыл". Прим. составителя] Семью Кольцами, хотя логично будет предположить, что так оно и было. В Прил. 1 к "ВК" сказано, что гномы народа Дурина верили, будто Дурин III, царь Кхазад-дума, получил свое Кольцо не от Саурона, а от самих эльфов-кузнецов; но в данном тексте о том, как Семь Колец достались гномам, ничего не сказано]. О Трех Кольцах Саурон ничего от Келебримбора не узнал; и приказал убить его. Но Саурон догадывался, что Кольца хранятся у эльфийских владык (то есть у Галадриэли и Гил-галада).
Охваченный черным гневом, вернулся он в битву, и перед ним несли на шесте, как знамя, тело Келебримбора, пронзенное оркскими стрелами. Саурон ударил на войско Элронда. Элронд собрал к себе тех немногих эльфов, которым удалось бежать из Эрэгиона, но силы его все равно были слишком малы, чтобы выдержать натиск. Он неминуемо был бы повержен, но тут на Саурона напали с тыла: Дурин выслал из Кхазад-дума армию гномов, и с ними шли лоринандские эльфы под началом Амрота. Так Элронду удалось спастись; но он был вынужден отступить на север, и именно тогда [в 1697 г., согласно Повести Лет] он основал убежище и крепость в Имладрисе (Раздоле). Саурон решил не преследовать Элронда, обратился на гномов м эльфов Лоринанда и отбросил их назад; но Врата Мории захлопнулись, и войти внутрь Саурон не смог. С тех пор он навсегда возненавидел Морию, и оркам было велено всячески преследовать гномов.
Пока что Саурон стремился овладеть Эриадором; Лоринанд мог подождать. Но пока Саурон разорял Эриадор, убивая и разгоняя немногочисленных людей и охотясь за выжившими эльфами, многие из них бежали на север и пополнили собой войско Элронда. Сейчас Саурону нужно было прежде всего завоевать Линдон, где он надеялся захватить одно (а может, и не одно) из Трех Колец; поэтому он вновь собрал свои разбредшиеся орды и направился на запад, к владениям Гил-галада, разоряя все на своем пути. Но войско Саурона уменьшилось, так как ему пришлось оставить в Эриадоре большой отряд, чтобы сдерживать Элронда и помешать ему напасть с тыла.
Нуменорцы уже много лет приплывали в Серые Гавани и их там привечали. Поэтому Гил-галад, как только возникла угроза нападения Саурона на Эриадор, отправил посланцев в Нуменор; и нуменорцы начали собирать войска и припасы на берегах Линдона. В 1695 г., когда Саурон захватил Эриадор, Гил-галад послал в Нуменор за помощью. Король Тар-Минастир выслал большой флот; но он задержался в пути и достиг берегов Средиземья только в 1700 г. К тому времени Саурон уже овладел всем Эриадором, кроме Имладриса, и добрался до реки Ллун. Он собирал новые силы; они шли с юго-востока, и были уже в Энедвайте у Тарбадской переправы. Гил-галад и нуменорцы из последних сил удерживали Ллун, защищая Серые Гавани, когда в самый критический момент прибыло огромное войско Тар-Минастира; Саурон потерпел сокрушительное поражение и был отброшен назад. Нуменорский флотоводец Кирьятур послал часть своих кораблей дальше на юг.
Саурона отбросили на юго-восток после кровавой битвы у Сарнского Брода (переправы через Барандуин); в Тарбаде ему удалось соединиться со своими подкреплениями, но внезапно в тылу у него появилось войско нуменорцев - это был отряд Кирьятура, высадившийся в устье Гватло, "где была небольшая нуменорская гавань". [Виньялондэ Тар-Альдариона, впоследствии названная Лонд Даэр; см. Прил. D на стр. 170]. В битве при Гватло войско Саурона было окончательно разгромлено, и ему самому едва удалось смыться. Тот небольшой отряд, что у него оставался, окружили на востоке Каленардона, и Саурон бежал с кучкой телохранителей в те места, что впоследствии получили название Дагорлад ("Поле Битвы"). Оттуда, поверженный и униженный, вернулся он в Мордор, поклявшись отомстить Нуменору. Армия, осаждавшая Имладрис, оказалась зажата между Элрондом и Гил-галадом и была разбита наголову. Эриадор очистили от врагов, но большая его часть лежала в руинах.
В это время был созван первый Совет,  и на нем решили, что оплотом эльфов на востоке Эриадора должен быть не Эрэгион, а Имладрис. Тогда же Гил-галад отдал Вилью, Синее Кольцо, Элронду, и назначил его своим наместником в Эриадоре; но Красное Кольцо он оставил у себя, и только выступая из Линдона во дни Последнего Союза, отдал его Кирдану.  В западных землях на много лет воцарился мир, и им хватило времени залечить свои раны. Но нуменорцы успели привыкнуть к власти над Средиземьем. С этих пор они стали устраивать постоянные поселения на западном побережье [1800 по Повести Лет], и мощь их возросла настолько, что Саурон долго не осмеливался показаться к западу от Мордора.
Под конец повествование возвращается к Галадриэли и говорит, что тоска по морю так истомила ее, что, хотя она считала себя не вправе вернуться, пока Саурон не повержен окончательно, она решила оставить Лоринанд и переселиться к морю. Она передала правление Лоринандом в руки Амрота и, снова пройдя через Морию вместе с Келебриан, пришла в Имладрис, ища Келеборна. Там она, по-видимому, нашла его, и они долго жили там все вместе; тогда Элронд впервые увидел Келебриан, и полюбил ее, хотя и молчал об этом. Именно во время пребывания Галадриэли в Имладрисе был созван Совет, о котором говорилось выше. Но позднее [дата не указана] Галадриэль и Келеборн вместе с Келебриан оставили Имладрис и отправились в малонаселенные земли между устьем Гватло и Этир Андуин. Они поселились в Бельфаласе, в том месте, которое позднее было названо Дол Амрот; там их иногда навещал их сын Амрот. Вместе с ними поселилось немало нандор из Лоринанда. В Лоринанд Галадриэль вернулась только в Третью эпоху, в 1981 г., когда Амрот погиб и Лоринанд был в опасности. Здесь кончается текст "О Галадриэли и Келеборне".
Здесь следует заметить, что отсутствие во "ВК" указаний на противное, естественно, заставило комментаторов предположить, что Галадриэль и Келеборн провели конец Второй Эпохи и всю Третью Эпоху в Лотлориэне; но это не так, хотя их история впоследствии значительно изменилась по сравнению с тем, как она очерчена в "О Галадриэли и Келеборне" (см. ниже).

Элессар

Кроме вышеприведенных, в неопубликованных трудах мало других материалов, имеющих отношение к Галадриэли и Келеборну. Один из них - это очень небрежная рукопись в четыре страницы, озаглавленная "Элессар". Эта работа оставлена на первом этапе, но в ней есть несколько карандашных исправлений; других версий не существует. Она приводится здесь в первоначальном виде, за исключением нескольких мелких издательских поправок.
Жил в Гондолине златокузнец по имени Энэрдиль, и после смерти Феанора не знал он себе равных в искусстве изготовления самоцветов. Энэрдиль любил все, что растет и зеленеет, и не было для него большей радости, чем смотреть на солнечные лучи, играющие в листве. И вот задумал Энэрдиль сделать камень, наполненный солнечным светом и зеленый, как листок. И сделал он такой камень, и даже нолдор дивились ему. Ибо говорят, что сквозь этот камень все увядшее и истлевшее виделось таким, каким было во цвете юности, а руки владельца камня приносили исцеление всем, к кому прикасались. Энэрдиль подарил этот самоцвет Идрили, дочери короля, и она носила камень на груди, и так он был спасен во время разрушения Гондолина. А перед тем, как уплыть, Идриль отдала камень своему сыну Эарендилю и сказала ему:
- Элессар я оставляю тебе, ибо в Средиземье много страждущих и, может быть, он поможет тебе исцелять их. Только не отдавай его никому другому.
В Гаванях Сириона и в самом деле было много людей и эльфов, что нуждались в исцелении; даже звери бежали туда от ужасов Севера; и, пока Эарендиль жил среди них, все находили исцеление, и были здоровы и счастливы, и на время весь тот край расцвел и дивно преобразился. Но когда Эарендиль отправился в свое великое путешествие за Море, Элессар был с ним, потому что во всех скитаниях Эарендиля не оставляла надежда найти Идриль, а первое, что он запомнил в Средиземье, был зеленый камень, что сиял у нее на груди, когда она пела над его колыбелью во дни расцвета Гондолина. И так Элессар покинул Средиземье, ибо Эарендиль не вернулся туда.
Много веков спустя появился еще один камень, именуемый Элессар. Об этом одни говорят так, а другие иначе, и только Мудрые знали, которая из двух историй верна, а они все ушли. Одни говорят, что второй Элессар - это тот же самый камень, возвращенный милостью валар, и что Олорин (которого в Средиземье знали под именем Митрандира) привез его с собой с Запада. И однажды Олорин пришел к Галадриэли, жившей тогда под сенью Великого Зеленолесья; и они долго беседовали между собой. Ибо годы изгнания начали тяготить владычицу нолдор; она тосковала по родичам и по благословенному краю, где появилась на свет, но все еще не хотела оставить Средиземье [Эта фраза изменена на: "но все еще не получила разрешения вернуться"]. И когда Олорин передал ей вести с Запада, она вздохнула и сказала:
- Печаль гнетет меня в Средиземье, ибо листья опадают и цветы увядают; и сердце мое томится, когда я вспоминаю деревья и травы, не знающие смерти. Хотела бы я, чтобы у меня были такие.
И Олорин спросил:
- Ты хотела бы владеть Элессаром?
- Где ныне Камень Эарендиля? - отвечала Галадриэль. - И Энэрдиль, создавший его, тоже ушел.
- Кто знает! - заметил Олорин.
- Сомнений нет, - возразила Галадриэль. - Они ушли за Море, и с ними - почти все, что было прекрасного в Средиземье. Но неужели Средиземью осталось лишь увядать и умирать?
- Такова его судьба, - ответил Олорин. - Но если бы Элессар вернулся, увядание можно было бы приостановить - ненадолго, пока не наступили дни Людей.
- Если бы! Но разве это возможно? - вздохнула Галадриэль. - Верно, валар отвернулись от нас и не помышляют более о Средиземье, и на всех, кто еще цепляется за него, легла тьма.
- Это не так, - ответил Олорин. - Не затмился их взор, и сердца их не ожесточились. И вот тебе знак, что это правда!
И он показал ей Элессар, и Галадриэль взирала на него в изумлении и восхищении. А Олорин сказал:
- Это тебе от Йаванны. Воспользуйся им, как сумеешь, и на время твоя земля станет прекраснейшим краем Средиземья. Но я отдаю его тебе не навеки. Храни его до времени. Ибо прежде, чем ты устанешь и решишь наконец покинуть Средиземье, явится тот, кому назначено получить это камень, и имя его будет таким же, как у камня: он наречется Элессаром.
А в другой истории говорится так: давным-давно, прежде, чем Саурон обманул кузнецов Эрэгиона, Галадриэль пришла туда и сказала Келебримбору, главе эльфов-кузнецов:
- Средиземье печалит меня, ибо опадают листья и увядают цветы, которые я люблю, и моя земля полна печали, которой ни одна Весна не исцелит.
- Что же еще остается эльдар, пока они остаются в Средиземье? - ответил Келебримбор. - Или ты решила уйти за Море?
- О нет! - ответила она. - Ангрод ушел, и Аэгнор ушел, и Фелагунда больше нет. Одна я осталась из детей Финарфина.  Но гордость еще жива в моем сердце. Что злого свершил Золотой Дом Финарфина, что я должна просить прощения у валар и томиться на островке посреди моря, я, рожденная в Амане Благословенном? Здесь я властвую.
- Так чего же ты хочешь? - спросил Келебримбор.
- Я хочу, чтобы деревья и травы, не знающие смерти, росли здесь, в моей стране, - ответила она. - Что стало с искусством эльдар?
- Где ныне Камень Эарендиля? - вздохнул Келебримбор. - И Энэрдиль, создавший его, тоже ушел...
- Они ушли за Море, - сказала Галадриэль, - и с ними - почти все, что было прекрасного в Средиземье. Но неужели Средиземье должно лишь увядать и умирать?
- Такова его судьба, мне кажется, - ответил Келебримбор. - Но ты знаешь, что я люблю тебя, хотя ты и предпочла мне Келеборна Лесного, и ради любви к тебе я сделаю, что смогу, если моему искусству по силам облегчить твою печаль.
Но он не сказал Галадриэли, что сам некогда жил в Гондолине и был другом Энэрдиля, хотя его друг во многом превосходил его. Но если бы не Энэрдиль, Келебримбор добился бы большей славы. Поэтому, поразмыслив, он взялся за долгую и тонкую работу, и в конце концов создал для Галадриэли величайшее из своих творений (не считая Трех Колец). И говорят, что изумруд, созданный Келебримбором, был прозрачнее и нежнее, чем камень Энэрдиля, но не столь ярок. Ибо Энэрдиль создал свой камень, когда Солнце было еще юным, а когда Келебримбор взялся за свой труд, прошло уже много лет, и свет Средиземья потускнел, ибо, хотя Моргот был низвержен в Пустоту и не мог вернуться, его дальняя тень лежала на мире. И все же Элессар Келебримбора источал дивное сияние; и Келебримбор оправил его в большую серебряную брошь в виде орла с распростертыми крыльями.  Когда Галадриэль носила Элессар, все вокруг становилось прекрасным, пока в Лес не явилась Тень. Но позже, когда Келебримбор прислал Галадриэли Нению, главное из Трех колец,  она решила, что Элессар ей больше не нужен, и отдала его своей дочери, Келебриан, а от той он перешел к Арвен, и к Арагорну, которого прозвали Элессаром".
В конце приписано:
"Элессар был сделан Келебримбором в Гондолине и подарен Идрили, а от нее он достался Эарендилю. Но этот камень ушел из Средиземья. Второй Элессар сделал тоже Келебримбор, по просьбе владычицы Галадриэли (в которую он был влюблен). Этот камень был неподвластен Единому Кольцу, потому что Келебримбор создал его до возвращения Саурона".
Некоторые детали этого повествования совпадают с "ГиК". Вероятно, оно написано приблизительно в то же время или чуть раньше. Келебримбор здесь снова кузнец из Гондолина и, скорее всего, не потомок Феанора (см. стр. 155); о Галадриэли говорится, что она не хотела оставлять Средиземье (см. стр. 154), хотя позднее текст исправлен и введено упоминание о запрете, а в конце Галадриэль говорит о прощении валар.
Энэрдиль больше нигде не упоминается; заключительные слова показывают, что вместо него творцом гондолинского камня должен был стать Келебримбор. О любви Келебримбора к Галадриэли тоже нигде не говорится. "ГиК" заставляет предположить, что Келебримбор пришел в Эрэгион вместе с Галадриэлью и Келеборном (стр. 155), но по этому тексту, как и по "С", Галадриэль повстречала Келеборна в Дориате, и трудно понять, что означают слова Келебримбора "...хотя ты и предпочла мне Келеборна Лесного". Не очень понятно и упоминание о том, что Галадриэль жила "под сенью Великого Зеленолесья". Это можно понять как расширенное (и нигде более не применяющееся) обозначение, где имеются в виду и леса Лориэна на западном берегу Андуина; но слова "в Лес явилась Тень", несомненно, относятся к появлению Саурона в Дол Гулдуре (в Прил. 1 к "ВК" сказано: "Завеса Тьмы накрыла Лес". Это может означать, что власть Галадриэли одно время распространялась и на южную часть Великого Зеленолесья; подтверждение этому можно найти в "ГиК" на стр. 155, где сказано, что королевство Лоринанд (Лориэн) "было расположено в лесах по обоим берегам Великой реки, включая и те места, где позднее находился Дол Гулдур". Возможно, та же концепция лежит в основе того места вводной статьи к Повести Лет Второй Эпохи в первом издании "ВК", где сказано, что "многие синдар ушли на восток и основали королевства в дальних лесах. Вождем их на севере Великого Зеленолесья был Трандуиль, а на юге - Келеборн". В пересмотренном издании это замечание снято, и вместо него появилось упоминание о том, что Келеборн жил в Линдоне (оно приведено выше на стр. 151).
В заключение можно заметить, что, в то время как здесь целительная сила, присутствовавшая в Гаванях Сириона, исходила от Элессара, в "С" она приписана Сильмариллу.

I
ПОРАЖЕНИЕ В ИРИСНОЙ НИЗИНЕ

После падения Саурона Исилдур, сын и наследник Элендила, вернулся в Гондор. Там он принял Элендилмир  как король Арнора и провозгласил свою верховную власть над Северным и Южным Королевствами дунэдайн, ибо велики были его гордость и сила. Он задержался на год в Гондоре, восстанавливая порядок и укрепляя границы,  а большая часть арнорской армии вернулась в Эриадор по Нуменорской Дороге, что вела от Бродов Изена до Форноста.
Едва освободившись от забот, он решил вернуться в свое королевство, но сначала Исилдур хотел зайти в Имладрис, ибо оставил там жену и младшего сына;  кроме того, ему безотлагательно нужен был совет Элронда. Посему он решил направить свой путь на север от Осгилиата, вверх по Долинам Андуина к Кирит Форн эн Андрат, высокогорному проходу на севере, который спускался в Долину Имладрис.  Исилдур хорошо знал те земли, ибо часто путешествовал там до Войны Союза, а во время нее проходил этот путь с людьми из восточного Арнора в составе войска Элронда.
Это было долгое путешествие, но другой путь - на запад и потом на север до перекрестка дорог в Арноре, и затем на восток в Имладрис - был еще длиннее.  Быть может, обходной путь был более быстрым - для всадника, но у них не было верховых лошадей.  Быть может, он был более безопасным - в прежние дни, но Саурон был побежден, а люди Долин были союзниками победителей. Таким образом, препятствий не было, если не считать погоды и усталости, но люди были выносливы и закалены в долгих походах по Средиземью.
Как говорят легенды поздних дней, второй год Третьей Эпохи был на исходе, когда Исилдур покинул Осгилиат в начале месяца Иваннет,  предполагая достичь Имладриса за сорок дней, к середине Нарбелета, раньше, чем зима придет на Север. У моста, на восточном берегу, ясным утром Менельдил  сказал ему слова прощания: "Идите же быстро, и пусть солнце, что озаряет начало вашего пути, не померкнет над вами!"
С Исилдуром шли три его сына, Элендур, Аратан и Кирьон,  и его дружина из двухсот рыцарей и воинов, суровых и закаленных в боях арнорцев. Ничего не говорится о том, как они миновали Дагорлад и обширные дикие земли южнее Великого Зеленого Леса. На двадцатый день пути, когда они завидели впереди холмы, покрытые лесом, отливающим багрянцем и золотом Иваннета, небеса покрылись тучами и темный ветер принес с моря Рун дождь. Дождь лил четыре дня, так что, когда они подошли ко входу в Долины, между Лориэном и Амон Ланк,  Исилдур повернул прочь от Андуина, вздувшегося и бешено бурлившего, и решил идти по крутым откосам восточного берега, чтобы достичь древнего пути лесных эльфов, проходившего под сенью леса.
Так случилось, что ближе к вечеру тридцатого дня их похода они достигли северной границы Ирисной Низины,  шагая по дороге, что вела в ту пору в царство Трандуила.  Ясный день клонился к закату; над дальними горами собирались тучи, окрашенные в алый цвет неярким солнцем, уже готовым скрыться в них; в глубине долины уже залегли серые тени. Дунэдайн пели, ибо их дневной переход близился к концу, и три четверти долгой дороги до Имладриса были позади. Справа на крутом склоне, теснившем дорогу, темнел лес, а ниже спуск на дно долины был более отлогим.
Внезапно, как только солнце скрылось в тучах, они услышали грубые голоса орков и увидели, как те выходят из леса и спускаются по склонам, издавая воинственные вопли.  В сумеречном свете орков невозможно было сосчитать, но видно было, что они намного - пожалуй, раз в десять - превосходят числом дунэдайн. Исилдур приказал построиться в тангайл  - две сомкнутых, щитом к щиту, шеренги, которые могут изогнуться и сомкнуться флангами, если нужно будет образовать замкнутый круг. Если бы местность была ровной, или склон прикрывал их со спины, он построил бы дружину в дирнайтОшибка! Закладка не определена. и атаковал бы орков, надеясь на превосходящую силу и оружие дунэдайн, чтобы прорубиться сквозь вражеский строй и обратить противника в бегство; но это невозможно было сделать. Тень странного предчувствия легла на его сердце.
"Месть Саурона продолжает жить, хотя сам он должен быть мертв, - сказал он Элендуру, стоявшему подле него. - Это его коварство! У нас нет надежды на помощь: Мория и Лориэн сейчас далеко позади, а Трандуил в четырех днях пути." - "А то, что мы несем, бесценно," - промолвил Элендур, ибо он был посвящен в тайну своего отца.
Орки приближались. Исилдур обратился к своему оруженосцу. "Охтар,  - сказал он, - я отдаю это тебе на сохранение," - и он передал ему ножны и обломки Нарсила, меча Элендила. "Сбереги это, любой ценой не дай ему попасть во вражьи руки; пусть даже тебя сочтут трусом, покинувшим меня. Возьми с собой товарища и беги! Уходи! Я приказываю тебе!" Охтар преклонил колени и поцеловал его руку. А затем два юных воина скрылись во тьме долины.
Если даже остроглазые орки и заметили их бегство, то не обратили внимания. Они на миг остановились, приготовившись нападать. Вначале они осыпали людей градом стрел, а потом - как сделал бы на их месте и Исилдур, - с громким криком бросились вниз по склону на дунэдайн, рассчитывая опрокинуть их щитовой заслон. Но тот стоял несокрушимо. Стрелы были бессильны против нуменорских доспехов. Люди были выше самых рослых орков, а их мечи и копья превосходили оружие врагов. Атака захлебнулась, сломалась и покатилась назад, оставив защищавшихся почти невредимыми, неустрашенными, среди груд орочьих тел.
Исилдуру показалось, что орки вновь скрылись в лесу. Он огляделся. Красный краешек солнца выглядывал из-за туч и вот-вот должен был спрятаться за горами; близилась ночь. Он дал приказ немедленно продолжать марш, но держать путь по направлению к более ровным и низинным местам, где орки чувствовали себя менее уверенно.  Быть может, он был уверен, что после такого отпора орки дадут пройти отряду, но их разведчики могут идти за ним и обнаружить их лагерь. Таков был обычай орков, которые часто приходили в ужас, если жертва могла обернуться и разить.
Но он ошибался. Это было не просто коварное нападение, но свирепая и беспощадная ненависть. Отряды орков с Гор были усилены и подчинены страшным слугам Барад-Дура, давно уже посланным стеречь дороги,  и, хотя они не ведали о Кольце, сорванном два года назад с черной руки, но Оно по-прежнему было полно злобной волей Саурона и призывало всех его слуг. Едва дунэдайн прошли милю, как орки появились вновь. На этот раз они не показывались на глаза, но собирали всю свою мощь. Они спускались широким строем, изогнутым полумесяцем, и постепенно смыкавшимся вокруг дунэдайн непробиваемым кольцом. Теперь они не издавали криков и держались вне досягаемости страшных стальных луков Нуменора,  хотя свет быстро тускнел, а у Исилдура было всего несколько стрелков.  Он отдал приказ остановиться.
Во время остановки самые зоркие из дунэдайн доложили, что орки втихомолку передвигаются вокруг и идут по пятам отряда. Элендур подошел к отцу, стоявшему в одиночестве угрюмо и задумчиво. "Атаринья, - сказал Элендур. - А как же сила, что может подчинить эти мерзкие создания и приказать им повиноваться тебе? Разве нельзя воспользоваться ею?"
"Увы, нет, сэнья. Я не могу использовать его. Боюсь, на беду я взял его.  И у меня нет такой силы, чтобы подчинить его своей воле. Здесь нужен кто-то более сильный, как я теперь понимаю. Моя гордость здесь ни к чему. Оно должно было уйти к Хранителям Трех."
В этот миг воздух прорезал сигнал рога, и орки появились со всех сторон, бросившись на дунэдайн с безрассудной яростью. Ночь пришла, и надежда исчезла. Орки, порою по двое, наскакивали на людей и, мертвые или живые, сбивали их с ног, а в это время другие орки вцеплялись когтями в падающих и убивали их. Орки могли заплатить пятью жизнями за одну, и это было для них дешево. Кирьон был убит, а Аратан смертельно ранен при попытке спасти его.
Элендур, еще невредимый, пробился к Исилдуру. Тот собирал людей на восточном фланге, где атака была мощнее всего, и орки страшились блеска Элендилмира на его челе и избегали его. Элендур коснулся его плеча, и он резко обернулся, думая, что какой-то орк подобрался сзади.
"Мой Король, - сказал Элендур. - Кирьон мертв, а Аратан умирает. И твой последний советник может сейчас приказать тебе, как ты приказал Охтару: уходи! Любой ценой доберись со своей ношей до Хранителей; даже ценой смерти твоих людей и моей гибели!"
"Сын Короля, - ответил Исилдур. - Я знаю, что должен сделать это; но цена слишком велика. Я не мог бы уйти, если бы не твой приказ. Прости мне гордость мою, что привела тебя к гибели."  Элендур поцеловал его. "Уходи! Уходи же!" - сказал он.
Исилдур повернулся к западу и вытащил Кольцо, которое носил в футляре, прикрепленном к цепочке, охватывавшей его шею. С горестным возгласом он надел Кольцо на палец, и больше ничьи глаза в Средиземье не видели его. Но Элендилмир Запада не погас, а внезапно вспыхнул алым ужасным светом, подобно огненной звезде. Люди и орки расступились в страхе; и Исилдур, накинув на голову капюшон плаща, скрылся в ночи.
О дальнейшей участи дунэдайн известно только одно: все они погибли, кроме одного, юного оруженосца, оглушенного и заваленного мертвыми телами. Так пал Элендур, который мог бы стать королем, и как говорили все, кто знал его, одним из величайших и справедливейших из рода Элендила, очень похожим на своего предка своей силой, мудростью и величием без гордыни. 
Об Исилдуре говорится, что покинул он свою дружину, горько о том сожалея. Но бежал он, словно олень от гончих, пока не достиг дна долины. Там он остановился, чтобы убедиться в отсутствии погони, ибо орки могли идти во тьме по запаху, не нуждаясь в зрении. Затем он пошел осторожнее, ибо широкое нагорье, простиравшееся перед ним в тумане, было неровным и бездорожным и таило немало ловушек для ног путника.
Так он достиг берега Андуина в глухой час ночи. Он устал, ибо преодолел расстояние, которое никто их дунэдайн не смог бы пройти по такой местности быстрее, даже двигаясь без остановок при свете дня.  Темная река неслась и бурлила перед ним. Он постоял немного, одинокий и отчаявшийся. Потом поспешно снял все свои доспехи и оружие, оставив только короткий меч на поясе,  и вошел в воду. Он был силен и вынослив - равных ему в ту эпоху было мало даже среди дунэдайн. Но у него почти не было надежды достичь другого берега. Вначале он выгребал против течения; всеми силами старался он добраться до зарослей Ирисной Низины. Они были ближе, чем он думал;  и вот он почувствовал, что течение замедляется, наступила передышка, и он собрал все свои силы, чтобы преодолеть высокие камыши и цепкую осоку. И тут вдруг Исилдур понял, что Кольцо ушло. По случаю - или же хорошо использованному случаю, - оно соскользнуло с его руки и кануло туда, где он не мог надеяться разыскать его. И вначале столь неодолимо было горе утраты, что он перестал бороться с течением, тянущим его вниз, и погрузился в воду. Но когда ноги его коснулись илистого дна реки, горе вдруг покинуло душу его, оставив лишь облегчение: тяжкая ноша была сброшена. Он оттолкнулся от дна, вынырнул и в несколько гребков достиг западного берега. Там он вышел из воды; всего лишь смертный человек, ничтожно малое создание, затерянное в просторах Средиземья. Но скрывавшиеся в зарослях орки увидели его как огромную страшную тень с пронзительным оком во лбу, подобным звезде. Они выпустили в эту тень свои отравленные стрелы и в ужасе удрали. Напрасно: Исилдур был без доспехов, и стрелы пронзили его сердце и горло. Без крика, без стона упал он обратно в воду. Его тело не было найдено ни эльфами, ни людьми. Так первой жертвой Кольца, лишенного хозяина, пал Исилдур, второй Король всех дунэдайн Средиземья, повелитель Арнора и Гондора; и в той эпохе мира - последний.

Источники легенды о гибели Исилдура.

У происшедшего были очевидцы. Охтар и его товарищ спаслись, сохранив обломки Нарсила. В истории упоминается юноша, уцелевший в побоище; он был оруженосцем Элендура, по имени Эстельмо, и упал одним из последних, но был лишь оглушен ударом, а не убит, и был найден живым под телом Элендура. Он слышал слова Исилдура и Элендура при их прощании. Помощь явилась слишком поздно, но смогла разогнать орков и помешать их надругательству над телами. То были союзники - лесные люди; они послали к Трандуилу гонцов и сами собрали силы для засады на орков - о которой те узнали и разбежались, ибо, несмотря на победу, их потери были велики и почти все большие орки перебиты; они более не предпринимали таких нападений в течение многих лет.
Рассказ о последних часах Исилдура и его смерти построен на догадках, но хорошо обоснован. Полностью легенда не была составлена до времен правления Элессара в Четвертую Эпоху, когда были открыты многие обстоятельства. До тех пор было известно, во-первых, что Исилдур нес Кольцо и бежал по направлению к Реке; во-вторых, что его кольчуга, шлем, щит и длинный меч (но ничего более) были найдены на берегу неподалеку от Ирисной Низины; в-третьих, что орки оставили на западном берегу дозорных, вооруженных луками, чтобы не дать уйти тем, кто сможет уцелеть в битве и бежать к Реке (следы орочьих засад были обнаружены, и одна из них была на границе Ирисной Низины); и, в-четвертых, что Исилдур и Кольцо, вместе или по отдельности, видимо, утонули в Реке, ибо, если бы Исилдур достиг западного берега с кольцом на руке, он мог бы ускользнуть от дозорных, и вряд ли человеку столь выносливому не удалось бы добраться потом до Лориэна или Мории. Хоть это и был долгий путь, но каждый из дунэдайн носил в наглухо закрывающейся сумке на поясе небольшой сосуд с эликсиром и лепешки дорожного хлеба, что могли поддерживать жизненные силы в течение многих дней - не мирувор  или лембас эльдар, но нечто подобное, ибо медицина и другие искусства Нуменора были могущественны и еще не забыты. Ни пояса, ни этой сумки не было среди вещей, брошенных Исилдуром.
Долгие годы спустя, когда Третья Эпоха Эльфийского Мира клонилась к закату и близилась Война Кольца, на Совете у Элронда открылось, что Кольцо было обнаружено на дне Реки у Закраин Ирисной Низины, близ западного берега, однако ни следа тела Исилдура не было обнаружено. Также было сказано, что Саруман тайно рыскал в тех местах; но хотя он и не нашел Кольца (которое было извлечено задолго до того), пока что не было известно, что он мог найти еще.
Но Король Элессар, приняв корону Гондора, начал восстанавливать свое королевство, и одной из первых его задач было наведение порядка в Ортханке, где он предполагал вновь установить палантир, некогда захваченный Саруманом и обретенный вновь. Так были раскрыты все тайны башни. Были найдены многие ценные вещи, самоцветы и драгоценности Дома Эорла, похищенные из Эдораса стараниями Змеиного Языка во дни угасания короля Теодена, и другие подобные вещи, очень древние и прекрасные, из курганов и могил далеких и близких. Саруман в своем падении уподобился не дракону, но сороке. Напоследок за скрытой дверью, которую не смогли бы ни обнаружить, ни открыть, если бы Элессар не обратился за помощью к гному Гимли, был обнаружен стальной кабинет. Быть может, он был предназначен для хранения Кольца; но он был почти пуст. На высокой полке в шкатулке лежали два предмета. Один из них был маленький золотой футляр, подвешенный на тонкой цепочке. Он был пуст, на нем не было никаких надписей или знаков, но, вне всякого сомнения, некогда именно этот футляр содержал в себе Кольцо, а цепочка охватывала шею Исилдура. Другим предметом, хранившемся здесь, было бесценное сокровище, о котором долго печалились, как о пропавшем навеки: Элендилмир, белая звезда из эльфийского хрусталя, прикрепленная к обручу из митриля,  что передавалась от Сильмариэн к Элендилу и была утверждена им как знак королевской власти в Северном Королевстве.  Каждый король и предводитель, правивший потом Арнором, принимал Элендилмир, включая и самого Элессара. Но то был великой красоты самоцвет, сделанный эльфийскими мастерами в Имладрисе для Валандила сына Исилдура, а не древнейшая реликвия, что канула в Реку, когда погиб Исилдур, и считалась утерянной навеки.
Элессар взял реликвию с собой, и когда он вернулся на Север и восстановил полную королевскую власть над Арнором, Арвен увенчала его древним Элендилмиром; и люди, видевшие это, молчали, пораженные великолепием. Но Элессар не стал вновь подвергать Элендилмир опасности и потом надевал его только в дни расцвета Северного Королевства. А в королевском облачении носил тот Элендилмир, что перешел к нему по наследству. "Это тоже почетный знак, - говорил он, - и он ценен для меня; сорок правителей  носили его до меня."
Когда люди проведали об этой тщательно скрывавшейся тайне, они были поражены, ибо, как им казалось, эти вещи, особенно Элендилмир, не могли быть найдены, поскольку были на Исилдуре, когда он утонул, и сильное течение глубоких вод унесло бы их далеко. Следовательно, Исилдур погиб не на глубине, а на отмели, где было не глубже, чем по плечи. Почему же, хотя прошла Эпоха, нет ни следа его костей? Быть может, Саруман нашел их и надругался над ними - сжег их с бесчестием в одной из своих печей? Если это так, то это позорное, но не худшее его деяние.